Немножко квантовой психологии

Incarnate in time
To play the game of life and death
Human souls at war
Endlessly reborn just to die
And die again

Sow the seeds of suffering
To break the chains of consciousness
For he who’s called Yaldabaoth

You’re free inside
This demiurge is beyond Time
This great nothing is everything
But the only change is in your mind
What the eyes can’t see

The search begins within
Synthetic light beings
From within the nine dimensions
A hologram unseen

The soul’s ascent begins again
As the Mind merges with the all

Cross the bridge divine
From the Cosmic Mind
Quantum desolation opens the Gate of Mind

Анти-эффективность лидера и осознанность

В современных условиях привычный упор на эффективность деятельности управленцев выглядит несколько странным. Когда консультанты сейчас предлагают повышать эффективность, особенно если речь про бюрократию и госчиновников, — они точно хотят повышения эффективности полицейских мер контроля? Ускорения и улучшения качества внедрения дегуманизации принятия решений? Повышения эффективности глобальных структур, принадлежащих стремительно богатеющему 0.5%? Прошу обратить внимание, что дело не в каких-то специальных российских проблемах, разгильдяйстве, бездорожье или особой какой-то домотканной коррупции. Проблема абсолютно глобальная, у тех, кто учит весь мир демократии она такая же, как у автократий и диктатур.

Если говорить о лидерстве и его свойствах в наше время, нужно говорить о каких-то других характеристиках. Тем более об эффективности уже сказано более чем достаточно. Нечего там нового придумывать: автоматизируй, внедряй, оцифровывай, внедряй.

Итак, какие характеристики и навыки действительно требуются остро от лидеров в новые времена:

  • Стресс-менеджмент не для того, чтобы работать под давлением, а для того, чтобы работать сопротивляясь давлению. Прикладная осознанность даёт способность действовать и управлять коллективом под давлением, а оно будет;
  • Логика И-И вместо логики ИЛИ-ИЛИ. Мышление ИЛИ-ИЛИ действует только в механистических причинно-следственных связках. Оно не может постигать интегральные связи и сложные системные взаимодействия, и не способно уловить принципы живого. Опять-таки осознанность и медитации помогают разобраться с ситуациями и состояниями глубоких внутренних конфликтов, где более системно мыслить не получается;
  • Не принимайте решения. Не то, чтобы совсем не принимайте. Откладывайте принятие решений продолжая быть информационно в курсе ситуации. Это один из важных навыков противостояния давлению. На уровне мышления — осознавайте мотивы создать правило и сделать вывод, зафиксировать ситуацию, разложить её по полочкам, которые потом никогда не менять. Способности не делать вывод и не принимать решения связаны с навыками действий в условиях незнания, неопределённости, неполной информации. Кроме того это важная техника управления в коллективах без иерархических структур руководства, но это уже совсем другая история;
  • Осознавать власть и её механизмы, прежде всего в себе. Власть и свобода — механизмы взаимодействия между людьми, в обществе, в нашем собственном сознании. Понимать, что и как происходит и работает, прежде всего про себя, а потом уже про мир вокруг — важный аспект внутренней работы лидера новой формации. В качестве медитации на эту тему можно, например, эту книжку прочесть и осмыслить, к чему она приходит и как;
  • Отказываться от образов врага. С точки зрения осознанности, образ врага связан с переживаниями страха и недовольства в разных их формах. С этим можно работать. Образы врагов куда-то будут деваться. Особенно связанные с людьми образы врагов. Ну и вдвойне будьте внимательны, когда эти образы врагов взялись откуда-то ещё, не из вашего личного опыта;
  • Не смотрите на данные, поговорите с людьми. Не то, чтобы совсем не смотрите. Прежде чем принимать решение “по приборам”, пообщайтесь с людьми, которые участвуют в ситуации, которая к этим “показаниям приборов” привела. Принимая решение, будьте в эмпатическом контакте с непосредственными участниками событий, даже если вы за сотни километров над картой склонились;
  • Критическая метаэкспертность. Важные решения требующие экспертных суждения должны быть рассмотрены с нескольких точек зрения, не в смысле спорящих друг с другом, а в смысле с точек зрения, основанных на экспертизе из разных предметных областей. Используя ту или иную парадигму в своих управленческих решениях будьте в курсе, в каких обстоятельствах и зачем эта парадигма возникла, что исследовали, с какими целями, какие задачи решали её создатели. Кроме того такой анализ позволит узнать много интересного о популярных в настоящее время теориях и практиках, бизнесовых, социальных и даже научных;
  • Помните о глобальных проблемах и эффектах (e.g. бедность/расслоение или экологические проблемы). Если даже вы профессионально занимаетесь тем, что делаете очень богатых людей ещё более богатыми, пожалуйста, убедитесь что они от этого действительно становятся счастливее. Научитесь воспринимать последствия своих действий за пределами непосредственного вашего места работы, тренировка осознанности позволяет делать это в максимально широком контексте;
  • “Экономика братства” вместо конкуренции. Посмотрите на другие модели экономического взаимодействия и жизни вообще, кроме доминирующих социо-неодарвинистских теорий. Начать можно прямо с классики. Осознанность снова помогает справиться с глубинными негативными мотивами и конфликтным восприятием конкурентных ситуаций, которые можно воспринимать по-другому;
  • Слушать женщин. К самим женщинам это относится не меньше, чем к мужчинам, внутреннюю мизогинию никто не отменял. Многие из вышеприведённых пунктов они уже освоили;

Разумному человеку понятно, что никакой перспективы у такого лидерства нет, если мы измеряем эффективность чем-то, что можно посчитать. Если мы собираемся устроить конкурентные гонки, в которых можно чётко выделить победителей, то такие лидеры, о которых говорю я, с большой вероятностью проиграют, потому что будут дольше думать, потому что где-то будут бережнее к collateral damage. Но именно такого лидера в ближайшей перспективе не получится заменить на плату с микросхемами и AI. Поэтому ещё посмотрим, кто кого.)

Почему материализм это тупик? Бернардо Каструп [перевод]

Как неправильное понимание материи приводит к заблуждениям

Мы живём в век науки, которая сделала возможными невообразимые для наших предков технологические успехи. В отличие от философии, которая в решении вопросов зависит от субъективных ценностей и чувства правдоподобности, наука ставит вопросы непосредственно природе в виде экспериментов. Природа потом отвечает каким-то определённым поведением, то есть вопросы решаются объективно.

В этом как сила науки, так и её ахиллесова пята: эксперименты только говорят нам как природа себя ведёт, но не чем она является. Разнообразные гипотезы о сущности природы совместимы с её явным поведением. Поэтому, хотя в этом поведении много информации, оно не может ответить на вопросы бытия, которые философы называют “метафизикой”. Понимание сущности природы принципиально за пределами научного метода, и нам остаются другие философские подходы. Как субъективны бы они не были, это наш единственный путь к разгадке происходящего.

Материализм — взгляд на природу, фундаментально базирующийся на материальном и независимом от разума внешнем. Это метафизика именно в той части, в которой утверждает, чем природа сущностно является. И это просто теоретическое умозаключение, мы не можем эмпирически наблюдать материю за пределами и независимо от разума, потому что мы в нём навсегда заперты. Всё, что мы можем наблюдать, это содержание восприятия, которое по своей природе продукт разума. Даже показания измерительных инструментов доступны нам только в восприятии разума.

Мы подразумеваем присутствие чего-то за пределами состояний сознания, потому что поначалу кажется, что имеют смысл три канонических наблюдения:
(i) Кажется, что есть какой-то разделяемый мир за пределами нас самих
(ii) Поведение этого разделяемого мира, как нам кажется, не зависит от нашей воли
(iii) Есть плотная корреляция между внутренним опытом и измеримыми паттернами мозговой активности

Мир за пределами ментальных состояний, тот который мы населяем, имеет смысл наблюдать (i). Этот разделяемый мир не ментален и не согласуется с нашей (осознаваемой) волей, поэтому (ii). Наконец, если особые конфигурации материи как-то могут генерить разум, это также объяснило бы (iii). Наша культура принимает как данность, что природа изначально материя, а не сознание. Это снова метафизическое допущение для объяснения вышеперечисленных канонических наблюдений, а не научный или эмпирический факт.

Проблема в том, что этот метафизический вывод несостоятелен по нескольким причинам. Для начала — ничего из параметров материального устройства, скажем, положения и импульсы атомов, составляющих мозг, не позволяет нам даже теоретически свести к ним чувства влюблённости, вкуса вина или прослушивания сонаты Вивальди. Между материальными количествами и качествами переживаемого опыта непроходимый разрыв, который невозможно объяснить, который философы называют “трудной проблемой сознания”. Многие люди не видят этот разрыв потому что думают, что вкус, цвет и тп. — свойства материи, что противоречит мейнстримовому материализму. В соответствии с ним цвет и вкус генерируются нашим мозгом внутри нашего черепа. Они не существуют в окружающем мире, который предполагается чисто абстрактным.

Далее, материализм живёт или умирает с тем, что физики называют “физический реализм”: там снаружи должен быть объективный мир, состоящий из сущностей с опредлёнными функциями, наблюдается этот мир или нет. Проблема в том, нет оснований сомневаться, что эксперименты последних четырех десятилетий опровергли физический реализм. Так что если слово “материализм” не определять как-то произвольно, реализм как метафизика теперь физически несостоятелен.

И третье, можно привести убедительный довод в пользу того, что опытные данные о корреляциях мозговой активности и внутреннего опыта, которые сейчас у нас накоплены, не могут быть приспособлены к материализму. Есть устойчивая закономерность, связывающая нарушение или уменьшение мозгового метаболизма с расширением осознанности, обогащением переживаемого содержания и его чувствуемой интенсивности. Сложно найти в этом какой-то смысл при материалистической гипотезе, что все переживания опыта генерируются мозговым метаболизмом.

Наконец, по крайней мере с философской точки зрения, материализм нестроен, неэкономен, неоправданно экстравагантен, и возможно даже бессвязен. Связность и экономность, конечно, просто субъективные оценки. Но если мы их отбросим, то откроем двери всевозможной бессмыслице, которую невозможно опровергнуть опытным путём, от инопланетян в Плеядах, пытающихся предупредить нас о глобальной катастрофе, до чайников на орбите Сатурна. Так что мы лучше будем придерживаться этих ценностей, то есть последовательно их применять, в том числе к самому материализму.

Материализм нестроен потому, что в дополнение или вместо сознаваемого — а это всё, что мы в конечном счете знаем — он привносит ещё одной категорию “вещества” или “существующего”, по сути, выходящую за рамки прямой эмпирической проверки: а именно материю. В материализме материя — буквально трансцедентна, более недоступна, чем любой духовный мир, утверждаемый мировыми религиями. Это всё было бы оправдано, если бы не было способа осмыслить три канонических наблюдения приведённых выше на основании только лишь сознания; но он есть.

Материализм объединяет необходимость утверждать что-то вне наших индивидуальных сознаний с необходимостью утверждать что-то за пределами сознания как категории. Все три наблюдения могут иметь смысл, когда мы постулируем трансперсональное поле разумности за пределами нашей личной психики. За пределами нас действительно существует мир как таковой, который мы населяем; но этот мир — сознательный, также как и мы просто некие агенты сознания. Если смотреть на мир так, то “трудная проблема сознания” обходится, т.к. мы не должны больше соединять непроходимый разрыв между разумом и не-разумом, качеством и количеством: всё тогда сознательное, качественное. Восприятие состоит из модуляции одним (персональным) набором характеристик другого (трансперсонального) набора характеристик. Мы знаем, что это не проблема, потому что это происходит каждый день: наши собственные мысли и эмоции, несмотря на то, что качественно различаются, модулируют друг друга всё время.

Наконец, материализм достаточно бессвязен. Как мы могли видеть, материя — теоретическая абстракция сознания и в сознании. Так, когда материалисты пытаются свести сознание к материи, они пытаются свести сознание к концептуальным творениям другого сознания. Это как собака, преследующая собственный хвост. Ещё точнее, это как художник, написавший автопортрет, показывающий на него и провозглашающий, что он — это портрет. Тогда бедолаге-художнику приходится объяснять всю свою внутреннюю жизнь в терминах паттернов распределения пигмента на холсте. Как бы абсурдно это не звучало, это очень похоже на ситуацию, в которой оказываются материалисты.

Популярность материализма строится на замешательстве: каким-то образом наша культура стала ассоциировать его с наукой и технологиями, которые последние два столетия были ошеломляюще успешны. Но этот успех не относится к материализму; он относится к нашей способности исследовать, моделировать и предсказывать поведение природы. Наука и технология делают это также хорошо, а может даже и лучше, без всякой метафизической нагрузки, или с другой соответствующей картине этого поведения метафизикой. Материализм в лучшем случае проезжается на психологии тех, кто занимается наукой и технологиями, как безбилетный пассажир, а может даже и как паразит.

Чтобы постоянно соотноситься с природой, людям действительно нужна история о том, что природа собой являет. Психологически очень сложно оставаться действительно агностиками относительно метафизики, в частности, когда делаем эксперименты. Эта внутренняя история работает как базовая операционная система, даже когда она не осознаётся. И так получилось, что материализм, благодаря своим вульгарной интуитивности и наивной поверхностности, предлагает дешёвый и простой вариант такого внутреннего сторителлинга. Вдобавок он, похоже, ещё позволил учёным и исследователям прошлого сохранить ощущение смысла в то время, когда религия ослабила хватку на нашей культуре.

Но сейчас, в XXI веке, мы точно можем лучше. Мы теперь можем честно проверять скрытые допущения, объективно рассматривать доказательства, привнести наши психологические нужды и предубеждения на свет саморефлексии, а затем задать себе вопрос: действительно ли материализм что-то объясняет? Ответ будет очевидным: ничего не объясняет. Материализм — реликт из старого, наивного и менее изощрённого времени, когда он помог исследователям отделить себя от того, что они исследовали; но сейчас для этого не время и не место.

Когда мы осмысливаем те же самые канонические наблюдения на основании только состояний сознания, нам тоже не хватает вариантов. Это составляет более убедительную, не отягощённую и последовательную альтернативу материализму, которая лучше учитывает имеющиеся данные. Основы этой альтернативы известны с начала XIX века, а может и на тысячелетия раньше. Сегодня мы должны её изучать и, честно говоря, действовать сообща, когда дело касается метафизики. Лучше нам знать, чем странным образом продолжать принимать несостоятельное.

Оригинал.

Поймём ли мы сознание когда-нибудь? Бернардо Каструп [перевод]

Почему компромиссы, как панпсихизм — никуда не ведут.

В философии сегодня есть достаточно странная теория, набирающая силу как в академической среде, так и в поп-культуре, которая называется “панпсихизм”. Она есть во многих вариантах, но самая узнаваемая сообщает, что элементарные субатомные частицы, кварки, лептоны, бозоны — сознательные объекты сами по себе. Другими словами идея что есть что-то, что чувствует как быть электроном, кварком или бозоном Хиггса. Их переживаемые состояния являются такими же свойствами этих частиц, как и масса, заряд или спин. В соответствии с этой теорией, которая была широко принята многими влиятельными мейнстримовыми фигурами, включая нейронаучного редукциониста Кристофа Коха — наша сложная сознательная жизнь образована неизмеримой комбинацией состояний переживаний мириада частиц, формирующих наш мозг.

Я понимаю стремление обойти неудачи мейнстримового материализма, согласно которому кроме материи на самом деле ничего нет (опыт переживаний оказывается каким-то образом зарождающимся побочным эффектом определённых эфемерных материальных образований). В науке и философии растёт понимание, что материализм несостоятелен, как я обсуждал в предыдущей статье. Вопрос прибавить ли просто к фундаментальным свойствам материи — массе, заряду и спину свойства переживаний — это законный выход, или просто избегание необходимых объяснений.

Понимаете, я легко могу принять, что мои коты сознательны, возможно даже бактерии в моём унитазе. Но у меня есть проблемы с представлением, особенно когда я ем, что зёрна соли это целые сообщества сознательных сущностей. Мотивация панпсихистов к желанию чтобы даже скромный электрон был сознательным в том, чтобы обращаться с экспериенциальными состояниями также, как с физическими свойствами в химии. Как физические свойства частиц формируются в атомах, молекулах и собираются чтобы возникли макроскопические свойства — такие как мокрость воды — панпсихисты хотят, чтобы экспериенциальные состояния частиц нашего мозга комбинировались и возникала наша целостная сознательная внутренняя жизнь. Идея заключается в том, чтобы сложить опыт переживаний в существующие рамки научных редукционизма и эмерджентности. Большая часть притягательности и силы панпсихизма заключается в этом.

Для этого панпсихисты принимают субатомные частицы за отдельные маленькие тела, определённые пространственными границами. Таким образом их соответствующие состояния мыслятся заключёнными в те же границы, так же как человеческие переживания кажутся заключёнными в наш череп. Действительно, раз сознание каждого человека не летает по миру, а личное, в том смысле, что ограничено границами тела личности, так и субатомные частицы должны пониматься как дискретные маленькие тела, каждое включает отдельную и независимую субъективность.

Затем панпсихист утверждает, что присущая различным частицам субъективность может объединиться в сложные сущности, если и когда частицы касаются, связываются или как-то ещё взаимодействуют друг с другом каким-то неопределенным химическим способом. Заметьте, что этот подход имеет смысл только по аналогии с физическими свойствами. Масса электрона “удерживается” внутри границ электрона, следовательно это логичное продолжить понимать, что его экспериенциальные состояния также разворачиваются в тех же границах. Или как?

Проблема субатомных частиц в том, что они не являются дискретными маленькими телами, определёнными внутри границ; это упрощённое и устаревшее понимание, ещё и неправильное. В соответствии с квантовой теорией поля (КТП) — самой успешной теорией в смысле предсказательной силы,– элементарные частицы это просто локальные паттерны возбуждения или “вибрации” пространственно непрерывного квантового поля. Каждая частица аналог ряби на поверхности озера. Мы можем определить положение волны ряби и характеризовать его через физические характеристики, такие как высота, длина, ширина, скорость, направление движения, но в то же время рябь это только озеро и ничего больше. Аналогично, согласно КТП, элементарны субатомные частицы это просто паттерн возбуждения или “вибрации” основополагающего квантового поля. Как рябь, мы можем определить положение частицы и характеризовать её с помощью физических характеристик массы, заряда, момента и спина. Но в это же время частица это ничего кроме поля, “движущегося” определённый образом.

В природе фундаментальным является квантовое поле, не элементарная субатомная частица, которая формируется через возбуждение или “вибрацию”; в конце концов последнее по определению сводится к первому. Панпсихисты тут вынуждены атрибутировать сознание не к частице, но к самому основополагающему полю. Частица представляет собой просто определённую модуляцию или конфигурацию переживания, а не создание сознания или бессознательного. Панпсихизм физически когерентен только если квантовое поле сознательно целиком, как единый субъект. А так как поле не имеет пространственных границ, панпсихизм подразумевает универсальное сознание и не объясняет наши собственные персональные субъективности. Как тебе, доктор Кох? Здесь панпсихисты приводят контр-аргумент, что физические характеристики элементарных субатомных частиц, такие как масса, заряд и спин, локализованы и принадлежат частице, а не всему квантовому полю. В конце концов, масса, заряд и спин частицы похожи в аналогии выше, на длину, высоту и ширину волны ряби, которые на самом деле локальные свойства этой волны, не всего озера. И поэтому, продолжается аргумент, почему мы не можем сказать, что экспериенциальный состояния тоже принадлежат одной частице, а не квантовому полю как целому?

Чтобы увидеть, почему это не работает, заметьте сначала, как легко можно можно предсказать количественные параметры определяющие рябь, как то высоту, длину, ширину, из также количественных параметров озера. Физики делают это всё время в динамике жидкостей. Вывод количественных физических свойств частицы из количественных физических параметров, которые описывают квантовое поле полностью аналогичен. Нет никакой фундаментальной проблемы в выводе количества из количества.

Однако вывод качества из количества — нечто совершенно иное. Экспериенциальный состояния — качества; они не могут быть исчерпывающе описаны в количественных терминах. Никакие количественные параметры не помогут объяснить человеку с врождённой слепотой, каково это — видеть красный цвет; или что такое влюбиться человеку, который никогда не влюблялся. В действительности это как раз и есть так называемая “трудная проблема сознания”, создающая проблемы материализму и в первую очередь подвигшая к созданию панпсихизма. Не получится сделать так, чтобы бессознательное квантовое поле сделало сознательную частицу в точности потому, что не получится сделать переживание из расположения материи. Поэтому, ещё раз, панпсихист или сам себя опровергает, или должен атрибутировать сознание квантовому полю в целом, как его фундаментальное свойство, которое подразумевает вселенское сознание и не может объяснить нашу собственную внутреннюю жизнь.

Конечно, панпсихисты не за это боролись. Ведь в свете этого понимания уже нельзя экспериенциальный состояния трактовать аналогично физическим свойствам в химии. Переживание не является более локальным, инкапсулированным в маленькие материальные тела — как физические свойства могут всё ещё представляться — но размазаны вместо этого по пространству-времени. Уходит в прошлое весь смысл объяснения нашей сознательной жизни через сочетание экспериенциальных состояний на микроскопическом уровне: в границах нашего черепа нечего сочетать, только пространственно несвязанные универсальные поля и их паттерны возбуждения. Панпсихизм не может объяснить личное индивидуальное переживание.

Вот удар панпсихизму ниже пояса, идея, что микроскопические субъекты переживания могут как-то комбинироваться, чтобы сформировать что-то единое, макроскопическое,– является “трудной проблемой” сама по себе: какое магическое взаимодействие между двумя частицами может иметь необычайный эффект, сочетающий две фундаментально различных области опыта? Даже логика лежащая в основе панпсихизма ошибочна: панпсихист пытается присвоить субъектность восприятия структуре, различимой только в том, что воспринимается. То, что видимый физический мир кажется “пиксельным” на уровне элементарных субатомных частиц, является артефактом экрана восприятия, не отражением структуры воспринимающего. Заметьте, аналогично, что изображение человека на экране компьютера кажется пиксельным, если его рассматривать вблизи. Но это не значит, что человек сам по себе сделан из дискретных прямоугольных блоков! Пикселизация — артефакт экрана, но не структуры человека на нём представленного. Точно также то, что наше тело сделано из субатомных частиц говорит что-то о том, как мы представлены на экране восприятия, и совершенно не обязательно о воспринимающем субъекте.

Не поймите меня неправильно, панпсихисты правы в том, что считают сознание неупрощаемым, а такая открытость — большая редкость в наше ошеломляюще материалистическое время. Я надеюсь, что освобождённые от огрехов обсуждавшихся выше, панпсихисты найдут интеллектуально пространство для созерцания более многообещающей альтернативы, которая повлечёт за собой отказ от всех пережитков материализма, вместо компромисса, напоминающего монстра Франкенштейна. Идея в том, чтобы взамен сохранения физических свойств вместе с экспериенциальными состояниями как фундаментальных аспектов природы, нужно пройти путь сведения физического к экспериенциальному.

Вы видите, каждое научное или философское объяснение влечёт за собой редукцию явления к какому-то другому аспекту природы, отличному от самого явления. Например мы редуцируем и объясняем живой организм в терминах органов, органы в терминах тканей, ткани в терминах клеток, молекул, атомов и субатомных частиц. Но так как мы не можем объяснять одно в термнах другого бесконечно, то в какой-то момент мы достигнем дна. Что останется — будет “основой редукции”: набором фундаментальных нередуцируемых аспектов природы, которые не могут быть объяснены сами по себе, но в терминах которых может быть объяснено всё остальное . При материализме основу редукции образуют элементарные субатомные частицы стандартной модели с присущими им физическими свойствами.

Чтобы преодолеть неспособность материализма объяснить переживания, панпсихисты просто добавляют переживания, со всеми их бессчётными качествами к основе редукции. Выглядит как отписка. Дутые основы редукции на самом деле ничего не объясняют; они просто отговорка, чтобы избежать объяснений. Правило большого пальца тут в том, что лучшие теории — которые имеют самую маленькую основу, и которые потом ещё и умудряются всё объяснить в её понятиях. В этом случае панпсизхизм просто не очень хорошая теория.

Хорошие альтернативы материализму те, которые заменяют элементарные частицы с экспериенциальными состояниями в своей основе редукции, а не просто добавляют к ней элементы. Мы называем этот класс альтернатив “идеализмом”. И тогда лучшие формулировки идеализма — которые имеют один единственный элемент в основе редукции: универсальное сознание само по себе, пространственно бесконечное поле субъективности, паттерны возбуждения которого порождают мириад качеств переживаемого опыта. В этой теории универсальное квантовое поле и есть универсальное сознание.

Кажущаяся абсурдность этой теории, это просто коленный рефлекс наших сегодняшних интеллектуальных привычек. На самом деле эта теория возможно самая экономная, внутренне последовательная и эмпирически обоснованная из разработанных. Важно, как я объёмно уже говорил, идеализм, в отличие от панпсихизма, может объяснить как наши собственные личные субъективности возникают в универсальном сознании. Поэтому я надеюсь, что инерция панпсихизма в академической среде и популярной культуре передастся этому уникально жизнеспособному пути исследования, перед тем как присущие панпсихизму недостатки оттолкнут, а однажды они это сделают, тех, кто ищет альтернативу материализму.

Оригинал.

Почему наука не метафизика

Очень важно понимать разницу между материализмом как метафизикой и научными теориями как моделями. Многие люди, включая учёных, их легко путают, ошибочно истолковывая эмпирические свидетельства собранные научным методом как прямые подтверждения материалистической метафизики. Если бы это так было, материализм не был бы психологическим явлением…, а научным выводом. Однако, это не так. Эмпирические данные подтверждают, в определённых условиях, научные модели, а не метафизическую интерпретацию этих моделей.

Научный метод позволяет изучать и моделировать наблюдаемые схемы и закономерности. К примеру наблюдение, что объекты стабильно падают, когда их отпускают,– закономерность, которая наблюдается где угодно на поверхности планеты — позволяет нам сделать вывод о законе тяготения. Наблюдение симметрии при формировании кристаллов позволяет нам сделать выводы о специфических закономерностях кристаллизации различных материалов. Наблюдая изменчивость этих схем и закономерностей мы можем создать математические модели для их описания, запускать эти модели на компьютерных симуляциях и предсказывать как такие же явления будут разворачиваться в будущем. Эта возможность моделирования и предсказания природных феноменов — сердце технологического совершенства нашей цивилизации и главная социальная ценность науки.

Но наша способность моделировать схемы и закономерности реальности очень мало говорит нам о глубинной природе вещей. Научное моделирование хорошо для выяснения того, как одна вещь или явление соотносятся с другой вещью или явлением, именно это делают и математические уравнения, но оно не может нам сказать, что есть эти вещи сами по себе и по своей сути. Причина проста: наука может нам объяснить одну вещь только в терминах другой вещи. Она описывает определённое явление с точки зрения его относительных различий по отношению к другому. Например, есть смысл говорить о положительном электрическом заряде только относительно отрицательного; положительные заряды определены через свои отличия по сравнению с отрицательными и наоборот. Другой пример, наука объясняет тело через ткани, ткани через клетки, клетки через молекулы, молекулы через атомы, атомы через субатомные частицы. А субатомную частицу можно объяснить только через другие, выделяя из относительные различия. Наука не может объяснить фундаментальную природу того, чем субатомная частица является сама по себе, так как все научные объяснения нуждаются в системе координат для обеспечения контрастов.

Учёт наблюдаемых схем и закономерностей элементов реальности относительно друг друга — эмпирический и научный вопрос. Но размышления о фундаментальной природе этих элементов — нет, это вопрос философский. Проблема в том, что последние десятилетия учёные, которые понимают в философии чуть-чуть или не понимают её совсем, начали верить, что наука сама по себе может заменить философию. Это опасное сочетание невежества и гордыни оказала нашей культуре медвежью услугу, что усугубляется тем, что учёные перепредставлены в интеллектуальной элите нашего общества в ущерб поэтам, художникам, психологам, философам и тд. Ребячески воодушевленные технологическим успехом, достигнутым нашей цивилизацией, многие ученые стали считать, что научного метода достаточно для того, чтобы дать нам полное представление о природе существования — то есть, с полной онтологией. При этом они не заметили, что просто не задумываясь предполагают определённую материалистическую метафизику. Они не заметили, что способность предсказывать поведение вещей относительно друг друга совершенно не говорит о том, что эти вещи есть в их основе.


Совершенно ничего можно не знать о компьютерной архитектуре для того, чтобы играть в компьютерные игры и даже выигрывать: посмотрите на пятилетнего ребёнка. Чтобы играть в компьютерную игру требуется только способность понимать и предсказывать, как элементы игры ведут себя относительно друг друга: если ваш персонаж стреляет по этой точке, он получает очки, если дотрагивается до этой стены — то умирает, etc. Это не требует вообще никакого понимания того, что у машины внутри, кода, которым делается игра. Вы можете быть чемпионом-игроком понятия не имея о центральном процессоре, оперативной памяти, универсальной последовательной шине или любой другой эзотерической компьютерной технологии, которая делает игру возможной. Вся эта инженерия выходит за рамки “реальности”, доступной эмпирически изнутри игры. Так и научный метод ограничен тем, что может обычно эмпирически наблюдаться изнутри “игры” реальности. Научное моделирование совсем или почти совсем не требует понимания глубинной природы реальности, ровно также как геймеру совсем или почти совсем не требуется понимать внутреннюю компьютерную архитектуру для того, чтобы выиграть. Это требует только понимания того как элементы “игры”, доступные эмпирически изнутри самой “игры”, разворачиваются относительно друг друга.

Bernardo Kastrup
Why Materialism Is Baloney, How True Skeptics Know There Is No Death and Fathom Answers to life, the Universe, and Everything
amazon epub

Автор — phd по философии и phd в области computer sciences по AI и реконфигурируемым вычислительным системам, работал в CERN и исследовательских лабораториях Philips.

Духовность для тех, кто её ненавидит [перевод]

Понятие “духовность” разделяет людей как мало какое другое. Для одних это прекрасная вещь в себе, настолько особо ценный опыт, что его лучше благоговейно оставить чистым и неисследованным, и уж точно не лезть холодными лапами разума в его иномирные тайны. Для других это бессмысленная болтовня, привлекательная только для мечтательных подростков, слабоумных и тех, у кого дофига свободного времени.

Но именно потому, что “духовные переживания” всегда предмет или насмешек, или поклонения, стоит попытаться рассмотреть их трезво и беспристрастно, не для того, чтобы априори почтить их или сокрушить, а чтобы сделать их более понятными, как для сторонника, так и для противника. При всём подозрительном отношении, духовные переживания могут быть описаны, разделены на составляющие их элементы и рассмотрены с должным вниманием. С духовностью можно и нужно быть уважительно рациональным.

ДАЛЬШЕ ЭГО
Духовные переживания происходят в состоянии, доступном для многих из нас нерегулярно и, возможно, бессистемно, в них нам открывается слегка пугающая, но захватывающе непонятная перспектива существования, а практические соображения на какое-то время остаются в стороне. В такие моменты обычный мир и его воздействия держатся от нас на расстоянии. Возможно это очень рано утром или поздно ночью. Мы можем ехать по пустынному шоссе или смотреть вниз на землю из самолёта, летящего над Гренландией. Это может быть глубокое лето или долгий зимний вечер. Мы не должны быть где-то или делать что-то, нет непосредственной угрозы или захваченностей, и мы свободны воспринять мир под новым и незнакомым углом.
Основное заключается в том, чтобы посмотреть “дальше эго”. В нашем обычном состоянии мы сильно вкладываемся в себя — в большей степени, чем мы это обычно осознаём — мы агрессивно защищаем наши интересы, стремимся к уважению, одержимы нашим удовольствием. Это утомительно и практически всепоглощающе.
Но в моменты духовного, может быть с помощью отдалённого плеска воды или крика совы, привычная борьба прекращается, мы освобождаемся от нашей эгоистической настороженности и можем сделать действительно экстраординарную вещь: посмотреть на нашу жизнь, как если бы мы не были бы нами, как если бы мы были блуждающим глазом, который может воспринять перспективу кого или чего угодно, иностранца или ребенка, краба на берегу моря или облака на туманном горизонте. В наших духовных состояниях Я, некая ёмкость, которой мы полностью и всецело верны, перестаёт быть нашей главной ответственностью. Мы можем взять отпуск и стать странствующим бродягой, посетителем других ментальностей и модальностей, которые касаются всего того, что не является нами, когда мы обычно одержимы тем, что есть.

НОВАЯ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ
В результате те эмоции, которые мы обычно испытываем только по отношению к самим себе могут быть пережиты относительно других сущностей. Мы можем чувствовать боль кого-то, кого вряд ли знаем; или быть рады успеху незнакомца. Мы можем гордиться красотой или разумом, с которыми мы совершенно не связаны. Мы можем стать воображаемыми участниками всей космической драмы.

ЛЮБОВЬ
Во всём этом есть определённый акцент на любви. Это может звучать странно, потому что мы привыкли думать о любви в очень определённом контексте, как о привязанности, которую один человек иметь к другому, очень совершенному и желанному.
Но понимаемая духовно любовь включает заботу и внимание ко всему вообще. Мы можем обнаружить себя ценящими, восхищающимися, понимающими и сопереживающими — то есть любящими — семью навозных жуков, мох, покрывающий тундру, чьего-то ребёнка или рождение далёкой звезды. Интенсивный энтузиазм, который мы обычно ограничиваем только другим ближайшим эго, теперь распределен более изменчиво и щедро по всей вселенной и всем формам жизни в ней.

БОГ
Духовно мыслящие люди могут в этом месте сказать, что они чувствуют присутствие Бога в себе. Это замечание может разозлить атеистов, но его легче объяснить, чем кажется. Возможно они пытаются сказать, что в некоторых состояниях они способны переживать чувства щедрости, благородства и самоотверженности традиционно связываемые с божественным. Это не значит, что они представляют себя бородатым мужчиной на облаке, это значит, они чувствуют в себе в моменте такие объективность и нежность, которые можно приписать божественной силе.

БЕССТРАШИЕ
Духовное состояние может проявиться в моментах особенной свободы от страха. Не будучи так сильно с собой слеплены, мы можем прекратить беспокоиться о ничтожных и хрупких себе в вечно неопределённом будущем. Мы можем быть более готовым к тому, чтобы отказаться от наших эгоистичных и ревностно хранимых педантично удерживаемых целей. Мы можем никогда не попасть туда, куда хотим, но мы способны серфить на вихрях жизни, быть настолько цельными, что позволять событиям употребить нас как они могут. Мы можем смириться с законами энтропии. Нас могут никогда не полюбить и не воспринять правильно. Мы умрём — и всё будет хорошо.
И в то же время на нас может свалиться особая радость, ибо огромное количество нашей энергии обычно направляется на то, чтобы ухаживать за ранами нашего эго и справляться с полным безразличие других людей, о котором мы подозреваем в глубине души. Но это уже не кажется призраком, от которого надо защищаться, и мы можем поднять взгляд и посмотреть на жизнь так, как мы никогда не делали. Наша невидимость и бессмысленность это данность, которую мы радостно принимаем, вместо того чтобы яростно бороться и злиться. Мы не трясёмся от страха, что мы кем-то не станем, мы радуемся и принимаем полностью нашу вечную ничтожность — и радуемся тому, что прямо сейчас на той лужайке совершенно очаровательно выглядит цветок.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мы не можем постоянно находиться на духовно возвышенном плане, неизбежно нужно счета оплачивать и детей забирать. Но притязания обычного мира не обесценивают и не делают ложными наши эпизодические попадания в более возвышенную и бескорыстную зону. Духовность, похоже, слишком долго была брошена на её самых яростных защитников, которые сослужили ей плохую службу. Она заслуживает быть исследованной особо тщательно теми, кто инстинктивно относится к ней наиболее подозрительно. Духовный опыт не является ни абсурдным ни непередаваемым; этот термин относится скорее к глубокому поддерживающему моменту облегчения тяжести и слепоты нашего бытия.
https://www.theschooloflife.com/thebookoflife/spirituality-for-people-who-hate-spirituality/

Почему нам не надо быть исключительными [перевод]

Есть довольно простой вопрос, который позволяет быстро добраться до ощущения собственных благополучия и легитимности: осталось ли у вас от вашего детства чувство, что вы OK, в целом, такой, какой есть? Или где-то на жизненном пути у вас сложилось впечатление, что вы должны были быть особенным, чтобы заслужить место на Земле? И можно поднять связанный с этим вопрос: расслаблены ли вы сейчас по поводу своего статуса в жизни? Или вы чувствуете себя либо маньяком-сверхдостигатором, либо полным стыда за вашу так называемую посредственность?

Около 20 процентов из нас окажется в той группе, которой некомфортно, которая то верит, что всегда будет как-то мало, то проклинает себя за “лузерство” (которым в целом обозначается, что мы не выиграли у безумных статистических вероятностей). В школе мы возможно усиленно работали не потому, что нас тянуло к изучаемым предметам, а из вынужденности по причинам, которые не были достаточно поняты, по крайней мере тогда. Мы просто знали, что мы должны карабкаться наверх класса и каждый вечер будет проверка. Может быть мы сейчас и не исключительные, но мы редко перестаём чувствовать острое давление такими быть.

В детстве это могло происходить так. Ради укрепления своего собственного беспомощного чувства самости родители хотели, чтобы мы были особенные, с помощью сил интеллекта, внешности или популярности. Ребёнку надо было достигать и поэтому он не мог просто быть. Его собственные мотивы и вкусы не брались в расчёт. Родители испытывали страдание, тайно; не были способны себя ценить, сражались с депрессией, про которую ничего не знали, даже названия, злились от событий собственной жизни, возможно даже один партнёр доставлял страдания другому. И миссия ребёнка, на которую приходилось без вариантов добровольно идти — была сделать это хоть как-то лучше.

Кажется странным смотреть на достижения через эти фильтры, не такие, какие мы видим в средствах массовой информации, а вот так, часто как на разновидность душевной болезни. Те, кто возводят небоскрёбы, пишут бестселлеры, выступают на сцене, или заставляют близких всё это делать, могут быть на самом деле не совсем здоровы. Тогда как те люди, которые без агонии могут выносить обычную жизнь, так называемые “довольные посредственностью”, могут на самом деле быть эмоциональными суперзвёздами, аристократами духа, капитанами сердца. Мир делится на привилегированных, которые могут быть обычными, и проклятых, которые вынуждены быть замечательными.

Лучший возможный выход для последних — сорваться. И тогда вдруг они могут только, если повезло, конечно, после многих лет достижений, просто соблюдать постельный режим. Они впадают в глубокую депрессию. У них развивается всепоглощающая социальная тревожность. Они отказываются есть. Они бессвязно говорят. Так или иначе они засовывают большую палку в колёса каждодневной жизни и им позволено побыть какое-то время дома. Этот срыв — не просто случайный приступ безумия или сбой в работе, это может быть серьёзной заявкой на выздоровление, пусть неудобной и невнятной. Это попытка одной части нашего разума заставить другую расти, понимать себя, развивать себя, часто слишком поражающая и пугающая. Можно на это даже так посмотреть, что это попытка перезапустить через сильную болезнь процесс выздоровления, настоящего выздоровления.

В этом очевидно больном состоянии мы можем разумно стараться разрушить все строительные блоки наших предыдущих успешных идущих своим чередом карьер. Мы можем стараться уменьшить наши обязательства и наши издержки. Мы можем пытаться отбросить жестокую абсурдность ожиданий других.

Наши нездоровые, как на коллективном, так и на индивидуальном уровне, общества предсказуемо имеют недостаток вдохновляющих образов достаточно хорошей, обычной жизни. Они ассоциируют это с проигрышем. Мы представляем, что только провалившийся человек без вариантов будет такое хотеть. Мы жестоко связываем добродетель с тем, чтобы быть в центре, в метрополии, на сцене. Мы не любим осеннее увядание и тот покой, который приходит когда мы пересекаем меридиан наших надежд. Но конечно, нет никакого центра, или скорее центр это сам человек.

Время от времени художники делают вещи, которые позволяют понять это лучше. Вот, например, из третьего тома “Опытов” Монтеня, написанных за несколько лет до его смерти в конце 16 века: “Устремляться при осаде крепости в брешь, стоять во главе посольства, править народом — все эти поступки окружены блеском и обращают на себя внимание всех. Но бранить, смеяться, продавать, платить, любить, ненавидеть и беседовать с близкими и с собою самим мягко и всегда соблюдая справедливость, не поддаваться слабости, неизменно оставаться самим собой — это вещь гораздо более редкая, более трудная и менее бросающаяся в глаза. Жизни, протекающей в уединении, что бы ни говорили на этот счет, держатся на таких же, если только не более сложных и тягостных обязанностях, на каких держатся жизни, не замкнутые в себе.”

В конце 1650-х голландский художник Ян Вермеер нарисовал картину “Маленькая улица”, которая до нашего времени продолжает подвергать сомнению нашу систему ценностей.

Успех может, в конце концов, быть просто тихим вечером с детьми дома на скромной улице. Вы найдёте похожие мысли в определённых рассказах Чехова или Раймонда Карвера, у Боба Дилана в Time Out Of Mind, в этюде Томаса Джонса “Стена дома в Неаполе” (1782), и в фильмах Эрика Ромера, в “Зелёном луче” (1982), например.


Большинство фильмов, реклам, песен и статей, однако, не склоняются в эту сторону, они продолжают объяснять нам привлекательность других вещей: спортивных машин, каникул на тропических островах, славы, возвышенной судьбы, полётов бизнес-классом и большой занятости. И эта привлекательность иногда совершенно реальна. Но кумулятивный эффект заключается в установке нам идеи, что наша собственная жизнь практически никчёмна.

И в то же время могут быть замечательные навыки, огромные радость и благородство в том, что мы делаем: в воспитании ребёнка, чтобы он был независимым и уравновешенным; в поддержании достаточно хороших отношений с партнёром на протяжении многих лет несмотря на периоды экстремальной сложности; в том, чтобы рано ложиться; в том, чтобы делать не очень увлекательную или хорошо оплачиваемую работу ответственно и весело; в том, чтобы правильно слушать других людей и, в общем, не поддаваться безумию или ярости от парадоксов и компромиссов, связанных с жизнью.

В наших обстоятельствах есть драгоценности, которые мы должны ценить, когда мы учимся смотреть на них без предубеждений и ненависти к себе. Когда мы обнаруживаем себя за пределами чужих ожиданий, настоящая роскошь жизни может состоять более или менее из простоты, покоя, дружбы, основанной на уязвимости, творчества без аудитории, любви без особенных надежды или отчаяния, горячих ванн, сухофруктов, грецких орехов и тёмного шоколада.

источник

Осознанность это политика

Отличная статья в The Guardian, один из логридов-лидеров этого уикенда: Mindfulness Conspiracy от Рона Персера, у которого в следующем месяце выходит книжка McMindfulness: How Mindfulness Became the New Capitalist Spirituality.

Он критикует само понятие mindfulness revolution: всё, что предлагает успех в нашем несправедливом обществе без попытки его изменить — не революционно, это просто помогает людям как-то справляться. На самом деле это даже может делать хуже. Вместо вдохновения на радикальные действия, майндфулнесс говорит нам, что причины страдания находятся непропорционально в нас самих, а не в политических и экономических механизмах, определяющих нашу жизнь. Но фанатики майндфулнесс верят, что обращение внимания на настоящий момент не допуская суждений имеет революционную силу трансформировать весь мир. Это магическое мышление на стероидах.

Ещё просто поцитирую:

Проблема в том, какой продукт они продают, и как он упакован. Майндфулнесс сейчас — просто базовый тренинг концентрации. Он был оторван от буддистского учения об этике, хотя и произошёл от буддизма.

Остаётся только инструмент самодисциплины, замаскированный под само-помощь. Вместо того, чтобы освободить практикующих, он помогает им подстроиться к условиям, которые порождают их проблемы.

Всё так.) Буквоеды скажут, что майндфулнесс сейчас это не только тренинг концентрации, но и сострадания, но про тренинг для американского спецназа по состраданию к своим товарищам по подразделению, повышающий эффективность этого подразделения в бою и уменьшающий стресс у бойцов, я уже писал.

Якобы проблема не в самом существе природы капитализма, а скорее неспособность самих людей быть осознанными и жизнерадостными в нестабильной и неопределённой экономике. И потом нам продают решения, которые делают нас удовлетворёнными и осознанными капиталистами.

Упор на “осознанности без суждений” может легко отключить у человека моральный интеллект.

Защитники майндфулнесс верят, что практика аполитична, и получается, что избегание моральных вопросов сплетается с нежеланием думать о будущем общественного блага.

Приверженность к такому варианту приватизированной и психологизированной осознанности является политической. Осознанность, терапевтически оптимизирующая людей, чтобы сделать их более “психически здоровыми”, внимательными и жизнерадостными, чтобы они могли продолжать функционировать внутри системы.

Мне, конечно, в общем и целом в разговорах про mcmindfulness не нравится идея, что это всё от оторванности от буддизма как такового. С буддизмом тоже проблем достаточно, и там тоже надо хорошо потрясти дерево познания, чтобы начали падать не червивые яблоки, как и в любой современной религии.) Автор статьи сам практикует и преподаёт дзен и вполне верит, что там есть все ответы. Я вообще не очень верю, что в рамках какой-то одной ясно очерченной когда либо существовавшей религии они есть или были.

Этим мне понравилась другая статья, которую в Guardian цитируют, Славоя Жижека “От западного марксизма к западному буддизму”, которая глубже и которая не делает Тибет, в прямом и переносном смысле, непоколебимым источником смыслов и решений для современности, надо только изучать традицию. И закончу цитатой оттуда:

“Западный Буддизм” … позволяет полноценно участвовать в бешеном темпе капиталистических игр, поддерживая для себя впечатление, что вы на самом деле в них не участвуете, что вы понимаете, как бессмыслен этот спектакль, и что ваше внутреннее Я, которое, вы думаете, всегда можете изъять, действительно важно для вас.

Страдание в практике медитации, буддизм и христианство

Понятие “высокая интенсивность переживания” передаётся категорией страдание. Оно всегда присутствует в момент стресса и должно переживаться осознанно. В частности, в буддизме, христианстве и других традициях это правило формулируется как философский или этический принцип. В буддизме считается, что страдание неизбежно присутствует в жизни человека, являясь следствием ошибочных (“выученных”) стереотипов восприятия, эмоционального реагирования и мышления. Под страданием здесь понимается переживание любого стресса. Человек, готовый к реальному обучению и развитию, обязан принять это положение и научиться осознавать собственное страдание во всей полноте. В противном случае у него нет ни повода к изменениям, ни смысла их осуществлять, так как ошибочные стереотипы не будут осознаваться.

В христианстве страдание также рассматривается как духовный опыт, посланный свыше. Христианская формулировка принять страдание подразумевает проживание страдания с полной осознанностью и силой. Если следовать этому правилу буквально, то страдание, будучи осознанным во всей полноте, сначала усиливается. Осознанное его проживание сопровождается смирением — состоянием открытости (в том числе телесной) и без протеста. Затем, в процессе проживания, страдание существенно снижается и исчезает. Вместо него рождается новое знание — новое видение реальности и новое понимание происходящего. Можно сказать, что такое принятие страдания тождественно рождению нового знания — не ментального, но основанного на глубоком “выстраданном” внутреннем опыте.

Таким образом принятие страдания можно рассматривать как первый шаг процесса трансформации энергии, а первая из двух приведённых выше стратегий переживания боли и стресса может рассматриваться как стратегия принятия страдания. Она выражает следующий фундаментальный принцип: во внутренней территории всегда следует двигаться навстречу страданию, добиваясь усиления интенсивности переживания (на фоне полного телесного расслабления); другими словами, страдание ведёт. Вначале интенсивность переживания возрастает, но затем начинает стремительно убывать, полностью исчезая в некоторой точке; одновременно возрастает глубина переживания и становится здесь максимальной. В этой точке, однако, больше нет страдания: переживание воспринимается теперь как новое знание — новое видение источника страдания и способов проживания внешних сюжетов.

Марк Пальчик. Реальна ли реальность?

«Кто из вас без греха, первый брось в нее камень…» [перевод]

Мы так привыкли думать об Иисусе как о божестве, которого мы принимаем или отвергаем на основании веры, что склонны пропускать гораздо более важную деталь: он был очень сильным филососфом, чьи правила про человеческое поведение по сей день глубоки и применимы.

Один из самых выдающихся его уроков дан в восьмой главе Евангелия от Иоанна. Иисус недавно прибыл из Галилеи в Иерусалим, когда несколько фарисеев, членов секты, уделявшей основное внимание точному соблюдению иудейских традиций и законов, пришли к нему с замужней женщиной, которую они поймали во время секса с мужчиной, который не являлся её мужем. “Учитель,” спросили они, “эта женщина была поймана во время совершения измены. По нашему закону Моисей заповедал что её надо побить камнями. Что вы скажете?”

Иисус попал в ловушку. Скажет ли он, что отношения на стороне это нормально (то есть оправдать то, что общество считает сексуально очень неправильным)? Или кроткий учитель любви и прощения окажется таким же строгим по вопросам закона, как иудейские авторитеты, которых он любит критиковать?

Иисус отвечает искусно. Он не отрицает права толпы побить женщину камнями насмерть, но он добавляет к этому праву относительно маленькое, но практически эпохальное предостережение. Они могут её убить и уничтожить как душе угодно если, и только если они могут быть абсолютно уверены, что удовлетворяют одному ключевому критерию: они никогда сами не совершали ничего предосудительного.

Важно, что Иисус не имел в виду тех, кто никогда не спал ни с кем вне брака, он имел в виду именно тех, кто никогда не делал ничего плохого вообще, во всех смыслах, в любой области их жизни. Право быть высокомерным, жёстким и беспощадным к грешникам даёт только собственная абсолютная моральная чистота. Предлагается важный этический принцип: нас правильно считать невинными только если нас не в чём обвинить совсем, в любых контекстах, а не только в той области о которой идёт речь. Если же мы оступались хоть где-то, в любой области, даже в той которая далека от того, о чём идёт речь, то мы обязаны расширять наше сочувствие, стремиться к идентификации с правонарушителем, показывать ему больше милосердия и прощения. Мы должны прощать потому что мы причастны к греху вообще, хотя может и не совершали это конкретное преступление.

Иисус отвечает фарисеям словами, ставшими бессмертными: “Кто из вас без греха, первый брось в неё камень…” Толпа, понявшая упрёк, отложила свои орудия, и перепуганная женщина была спасена.

Настоящая мишень этой истории — такая вечная проблема человеческой души как самодовольство. Самодовольство — дегенеративный отросток такой важной вещи, как желание быть правым. Проблема в том, что будучи правыми в какой-то области мы имеем роковую тенденцию воспринимать себя как морально безупречными во всех смыслах, и это ведёт к бесчеловечности горячности по отношению к тем, кто оступился в ситуациях, где мы справились и вели себя хорошо. Наша безупречная позиция по, скажем, экономике, или бедности, или правильному способу ведения хозяйства может дать нам основания воспринимать себя как морально безупречных и отсюда может происходить необычайная жестокость.

Иисус указывает, что самый надёжный способ быть добрым — не гордиться тем, что не делали чего-то конкретно неправильного. И таким образом мы неизбежно помним, что тоже в чём-то бываем глупыми и жестокими, и именно поэтому можем сострадать тем, над кем у нас есть власть “побить их камнями”. Мир, в котором мы твёрдо помним наши проступки, парадоксально оказывается более добродетельным и человечным местом.

оригинал