Есть подозрение, что с помощью медитации нельзя окончательно справиться с тем, что “выбешивает” . По крайней мере оставаясь в миру и с другими людьми. Справиться в таком, медицинском смысле, чтобы больше не беспокоило вообще.
Всегда остаётся грань, где “не выбешиваться” — это сознанное волевое действие в реальном времени. Где мы имеем свободу “выбешиваться” или не “выбешиваться” и что-то с ней делаем.
Это не зависит от количества практик и качества пройденных психотерапий. Они могут облегчать это. Делать это вообще возможным. Делать там место для свободы. Но там всё равно не автоматически и всё равно не прекращение восприятия каких-то аспектов страдания снаружи в мире и/или внутри в себе.
С этой точки зрения настойчивое требование от практик осознанности такой медицинско-таблеточной эффективности не то, чтобы технически невозможно, может даже возможно, но как раз место этой свободы отбирает.

Leave a comment

В современных условиях привычный упор на эффективность деятельности управленцев выглядит несколько странным. Когда консультанты сейчас предлагают повышать эффективность, особенно если речь про бюрократию и госчиновников, — они точно хотят повышения эффективности полицейских мер контроля? Ускорения и улучшения качества внедрения дегуманизации принятия решений? Повышения эффективности глобальных структур, принадлежащих стремительно богатеющему 0.5%? Прошу обратить внимание, что дело не в каких-то специальных российских проблемах, разгильдяйстве, бездорожье или особой какой-то домотканной коррупции. Проблема абсолютно глобальная, у тех, кто учит весь мир демократии она такая же, как у автократий и диктатур.

Если говорить о лидерстве и его свойствах в наше время, нужно говорить о каких-то других характеристиках. Тем более об эффективности уже сказано более чем достаточно. Нечего там нового придумывать: автоматизируй, внедряй, оцифровывай, внедряй.

Итак, какие характеристики и навыки действительно требуются остро от лидеров в новые времена:

• Стресс-менеджмент не для того, чтобы работать под давлением, а для того, чтобы работать сопротивляясь давлению. Прикладная осознанность даёт способность действовать и управлять коллективом под давлением, а оно будет;
• Логика И-И вместо логики ИЛИ-ИЛИ. Мышление ИЛИ-ИЛИ действует только в механистических причинно-следственных связках. Оно не может постигать интегральные связи и сложные системные взаимодействия, и не способно уловить принципы живого. Опять-таки осознанность и медитации помогают разобраться с ситуациями и состояниями глубоких внутренних конфликтов, где более системно мыслить не получается;
• Не принимайте решения. Не то, чтобы совсем не принимайте. Откладывайте принятие решений продолжая быть информационно в курсе ситуации. Это один из важных навыков противостояния давлению. На уровне мышления — осознавайте мотивы создать правило и сделать вывод, зафиксировать ситуацию, разложить её по полочкам, которые потом никогда не менять. Способности не делать вывод и не принимать решения связаны с навыками действий в условиях незнания, неопределённости, неполной информации. Кроме того это важная техника управления в коллективах без иерархических структур руководства, но это уже совсем другая история;
• Осознавать власть и её механизмы, прежде всего в себе. Власть и свобода — механизмы взаимодействия между людьми, в обществе, в нашем собственном сознании. Понимать, что и как происходит и работает, прежде всего про себя, а потом уже про мир вокруг — важный аспект внутренней работы лидера новой формации. В качестве медитации на эту тему можно, например, эту книжку прочесть и осмыслить, к чему она приходит и как;
• Отказываться от образов врага. С точки зрения осознанности, образ врага связан с переживаниями страха и недовольства в разных их формах. С этим можно работать. Образы врагов куда-то будут деваться. Особенно связанные с людьми образы врагов. Ну и вдвойне будьте внимательны, когда эти образы врагов взялись откуда-то ещё, не из вашего личного опыта;
• Не смотрите на данные, поговорите с людьми. Не то, чтобы совсем не смотрите. Прежде чем принимать решение “по приборам”, пообщайтесь с людьми, которые участвуют в ситуации, которая к этим “показаниям приборов” привела. Принимая решение, будьте в эмпатическом контакте с непосредственными участниками событий, даже если вы за сотни километров над картой склонились;



• Критическая метаэкспертность. Важные решения требующие экспертных суждения должны быть рассмотрены с нескольких точек зрения, не в смысле спорящих друг с другом, а в смысле с точек зрения, основанных на экспертизе из разных предметных областей. Используя ту или иную парадигму в своих управленческих решениях будьте в курсе, в каких обстоятельствах и зачем эта парадигма возникла, что исследовали, с какими целями, какие задачи решали её создатели. Кроме того такой анализ позволит узнать много интересного о популярных в настоящее время теориях и практиках, бизнесовых, социальных и даже научных;
• Помните о глобальных проблемах и эффектах (e.g. бедность/расслоение или экологические проблемы). Если даже вы профессионально занимаетесь тем, что делаете очень богатых людей ещё более богатыми, пожалуйста, убедитесь что они от этого действительно становятся счастливее. Научитесь воспринимать последствия своих действий за пределами непосредственного вашего места работы, тренировка осознанности позволяет делать это в максимально широком контексте;
• “Экономика братства” вместо конкуренции. Посмотрите на другие модели экономического взаимодействия и жизни вообще, кроме доминирующих социо-неодарвинистских теорий. Начать можно прямо с классики. Осознанность снова помогает справиться с глубинными негативными мотивами и конфликтным восприятием конкурентных ситуаций, которые можно воспринимать по-другому;
• Слушать женщин. К самим женщинам это относится не меньше, чем к мужчинам, внутреннюю мизогинию никто не отменял. Многие из вышеприведённых пунктов они уже освоили;

Разумному человеку понятно, что никакой перспективы у такого лидерства нет, если мы измеряем эффективность чем-то, что можно посчитать. Если мы собираемся устроить конкурентные гонки, в которых можно чётко выделить победителей, то такие лидеры, о которых говорю я, с большой вероятностью проиграют, потому что будут дольше думать, потому что где-то будут бережнее к collateral damage. Но именно такого лидера в ближайшей перспективе не получится заменить на плату с микросхемами и AI. Поэтому ещё посмотрим, кто кого.)

Leave a comment

Много учителей, пробуждённых к истинной природе, которые учат истинной природе. Но пробуждение к истинной природе совершенно не значит, что этот учитель точен, или полон, или эмпатичен. Если этот учитель не пробуждён к способности различающего интеллекта, его знание истинной природы скорее будет обобщённым и интуитивным, чем проницательным и точным. В нашем пути наставничество проявляется, как точная, пронизывающая и чувствительная разумность, хотя, конечно, оно может по разному проявляться у разных людей и в разных учениях.

Одна из функций различающего интеллекта в истинной природе заключается в том, что она действует, как внутренний учитель. Я не в том смысле, что что-то, сидящее внутри нас учит нас чему-то всё время. Скорее этот пронизывающий интеллект даёт нам способность исследовать собственный опыт, исследовать и изучать его таким образом, который позволяет опыту разворачиваться и становиться выражением свободы истинной природы. Как если бы мы имели на кончиках своих пальцев все распознающие мощности, телескопы, микроскопы и МРТ истинной природы, которые позволяют изучать наши ситуацию и опыт. И чем больше на входе, чем больше данных и опыта, тем более исчерпывающими будут проникновение в суть и понимание, которые потом направляют и трансформируют ситуацию. Чем больше поле восприятия, тем больше объём и мощь синтеза.

Этот пронизывающий интеллект не абстрактен, я имею в виду, что не отделён от любой ситуации, в которой мы себя находим. Его управление возникает как живой и разумный отклик на ситуацию. Когда мы распознаём истину нашего опыта, когда мы изучаем и исследуем что происходит, это не только для того, чтобы удовлетворить наше любопытство и ответить на наши вопросы. Разумность реальности выступает прямым ответом на настоящую потребность, возникающую в ситуации. Необходимость что-то новое открыть или быть как-то творческим не является для неё мотивом. Она отвечает только на саму по себе любовь к истине, и её отзывчивость чувствительна и сонастроена к тому, что происходит на самом деле. В этом смысле эта разумность существует как инструмент исследования, работающий на любви к истине и точно сонастроеный с имеющейся ситуацией.

Работа этого интеллекта часто чувствуется как: “Если я приложу к чему-то свои разум и душу, то я разберусь”. Это уверенность, что мы найдём информацию, относящуюся к делу, чтобы мы не исследовали. Эта разумность способна интегрировать знания о прошлом с настоящей ситуацией таким образом, чтобы появившиеся инсайт и решение были одновременно неизведанно новыми и полезными. И она не заканчивается на инсайте или решении. Открытие истины трансформирует наш опыт, который означает, что процесс поиска и понимания — живой, и ведёт нас к большему пониманию и более глубокому знанию.

Алхимия Свободы

Leave a comment

Как и многие другие вещи, которые помогают нашим отношениям, парная терапия обычно кажется ужасно не романтичной, требующей терпения, изнурительной работой, и местом трудных разговоров о вещах, о которых приятнее было бы вообще не думать, а тем более не обсуждать их с партнёром и специально обученным чужаком. Культура учит нас верить и следовать нашим чувствам. Но парная терапия знает, какое это бедствие, насколько наши чувства ошибочны и запрограммированы примитивными реакциями из проблемных ситуаций прошлого. Так что вместо этого она призывает к более широкому ответу: удерживаться от наших первых импульсов, нейтрализовать их через их понимание и где возможно перенаправлять в более доверительных и менее само-наказывающих направлениях.

Жить рядом с другим человеком очевидно одна из самых трудных вещей, которые мы когда-то пробовали; нам следует ожидать, что мы будем многое понимать неправильно и что нас не одобрят, если мы захотим глубокого обучения по этой теме. В парной терапии можно научиться некоторому количеству жизненно важных вещей.

– Для начала, в спокойной комнате мы наконец получим шанс определить, что мы чувствуем, как проблемы в отношениях. Без того, чтобы это немедленно деградировало в крик, обиды и клиническое избегание.

Вообще это помогает, сидеть перед чужим человеком, которого мы оба немного побаиваемся и перед которым стараемся нормально себя вести. Это очень необычно, когда получается говорить через чувства и разумно одновременно: “То, что ты никогда меня не трогаешь и ведёшь себя так безвольно и без энтузиазма, когда я трогаю тебя, меня медленно убивает. Хотя я тебя люблю, я не знаю, сколько ещё я смогу это принимать..” гораздо лучше, чем десятилетия плохой совместности и подавленной ярости.

– Во-вторых, терапевты обучены доставать из нас то, почему нас беспокоит то, что нас беспокоит. В норме, предоставленные сами себе, мы не раскапываем эмоциональное значение, стоящее за нашими точками зрения. Вместо того, чтобы объяснить в точности, что происходит или осознавать свои внутренние репрезентации, мы будем браниться из-за планов на выходные. В результате, другой человек думает, что мы упрямые и грубые, а всё мучительное и интересное в нашем состоянии потеряется.

– В третьих, терапевт может ослабить невидимые повторяющиеся механизмы расстройства и мести. Классическая игра психотерапевта – попросить заполнить пробелы:
Когда ты ….., я чувствую ….. – и я реагирую с помощью ……
Так, когда ты невнимателен к детям, я чувствую отвергнутость и реагирую через попытку контролировать, с кем ты встречаешься по вечерам. Или когда ты не прикасаешься ко мне в постели, я чувствую себя невидимой и реагирую неблагодарностью по поводу твоих денег.

– Когда терапевт действует как честный брокер, могут быть составлены новые соглашения по образцу: если ты делаешь x, я буду делать y… Когда мы получаем немного того, что нам действительно нужно (но чего обычно не просили правильно), нужды другого не кажутся нам такими обременительными и ненавистными.

– Иногда совет красиво педантичен. Назовите три вещи, которые обижают вас в партнёре. И потом три вещи, которые вы глубоко цените.
Или вот, критикуйте содержательно: не “ты холодный и неблагодарный”, а “если ты сможешь мне звонить, когда задерживаешься, то…”. Этого может быть достаточно, чтобы сохранить семьи.

– Через терапию мы можем попробовать отбросить некоторые наши мрачные идеи о людях и о том, что происходит с нами в отношениях: если я уязвим, то я не обязательно должен страдать…. Я могу объяснить и другой будет слушать… Мы получаем безопасность и можем отбросить некоторые наши сценарии бесполезных попыток добиться понимания,, с которыми мы выросли.

– Мы можем начать чувствовать и учитывать боль другого. Это происходит тогда, когда хороший терапевт просит выслушать объяснение вашего партнёра, как ему, когда вы… Мы можем начать заботиться друг о друге. Вперёд выходит замечательная идея, что это на самом деле не ваш враг. Партнер такой же, как вы, у него тоже есть несколько плохих способов выражать очень трогательные и понимаемые запросы.

Парная терапия это класс, где мы можем научиться любить. Обычно мы так запутываемся, что не знаем, с чего начать и просто терпим, пока не становимся слишком разозлёнными или отчаиваемся что-то делать, кроме как ненавидеть. Самая многообещающая и потому романтичная вещь, которую мы можем сделать в любви — иногда признаваться, что мы ещё не научились любить, но стремимся всё-таки научиться, с некоторой помощью.

источник

Leave a comment

Отличное исследование про мотивацию о практикующих майндфулнес и их мотивации к работе, тут можно скачать pdf статьи бесплатно.

Ленивый уже только в мире осознанности не написал про это исследование. Возглавили список неленивых New York Times.

Коротко — исследование доказывает, что у практикующих mindfulness падает мотивация по сравнению с теми, кто просто какие-то там кроссворды решает.

Как проверяли — давали делать разной степени сложности рутинные бессмысленные задания, характерные для офисной работы. Вдумчиво, с математическим аппаратом доказали. Падает мотивация.

Мне, конечно, кажется, что человек, у которого падает мотивация к разной степени сложности рутинным бессмысленным задачам — имеет больше шансов на счастье и самореализацию, чем тот, кто готов выполнять разной степени сложности рутинные бессмысленные задачи по просьбе экспериментаторов или начальства. Но это моё недоказанное антинаучное IMHO.)

В консалтинговой среде, применяющей околосозерцательные технологии и практики уже много лет, есть понимание про это самое падение мотивации. Честные консультанты перед такими проектами предупреждают, что возможна потеря до 100% команды. Несмотря на такие наблюдения, успешные такие проекты мне доводилось видеть и в них участвовать.

Проекты, когда даже основатели бизнеса его тоже бросали начинали заниматься чем-то ещё — тоже видел и тоже в них участвовал. Глядя на то, как сейчас живут свалившие основатели бизнеса у меня нет поводов этими результатами этих проектов не гордиться, хотя с точки зрения бизнес-консалтинга это был полный провал.)

Ещё у меня есть неглупые хорошо социально устроившиеся товарищи, которые сознательно не практикуют никакую осознанность, потому что знают, что их с их места, где они “удобно” устроились, сдует нафиг внутренними ветрами духа. Я не готов их обвинять, потому что они делают это совершенно осознанно и определённо являются титаническими героями, спасающими, например, Родину, потому что больше некому.

Если вы про себя знаете, что вы не титанический герой, и готовы рискнуть мотивацией в неважных (на самом деле, даже если кажущихся важными) делах — заходите, помедитируем.)

Leave a comment

Одно из самых ценных изобретений последней сотни лет — психотерапия, с исключительной силой к повышению уровня нашего эмоционального благосостояния, улучшению наших отношений, спасению атмосферы в наших семьях и помощи нам в выработке нашего профессионального потенциала. Но в то же время её глубоко неправильно понимают и связывают с ней бесполезные надежды, фантазии и подозрения. Редко объясняют её логику и редко достаточно прямо слышно её голос.

Здесь двадцать маленьких эссе про её ключевые концепции:

Симптомы и причины

Люди обычно попадают в терапию, когда они совершенно потрясены болезненными симптомами, причины которых они не могут понять. Почему они всегда так печальны? Почему они так боятся, что их уволят, хотя объективно ничего плохого не сделали? Почему больше не получается секс? Посмотреть за занавес “предъявляемой проблемы” и определить в чём суть на самом деле и как-то с этим можно помочь — вот цель терапии. Именно своим невероятно тонким пониманием дьявольски сложного способа связи симптомов с настоящими причинами Зигмунд Фрейд, изобретатель психоанализа, и его близнеца — психотерапии, заслужил своё место в истории 20 века. Мы не можем понять или как-то представить, что нам причиняет страдания, и поэтому не можем прийти в себя. Внешне мы можем быть заняты маниакально интенсивной уборкой дома, но через многие сессие терапиии можем понять, что бессознательно пытаемся избавиться от чувства ненужности и “плохости”, переданное нам пренебрегавшим нами в раннем детстве родителем.

То, что Фрейд был врачом по образованию, не случайно. В телесной медицине причины страдания часто (на первый взгляд) совершенно неожиданны; боль в большом пальце ноги может быть связан с проблемой в животе. Фрейд взял эту модель и применил к страданию ума, предположив, что наши теперешние эмоциональные затруднения — обычно симптомы проблем, спрятанные в редко посещаемых пещерах детских воспоминаний. Психотерапия — это дисциплина, которая обещает провести нас к проблемам нашего прошлого, чтобы дать шанс, обратившись к настоящим причинам наших проблем, стать свободнее, менее тревожными и с лучшими перспективами на будущее.

Детская травма

На древнегреческом слово травма значило физическую рану. Психотерапия построена на том, что эмоциональные ранения в какой-то степени есть в любом детстве. С нами не должно случиться совсем ничего особенно зловещего, чтобы мы были травмированы так, чтобы наши шансы на удовольствие от взрослой жизни ухудшились. Маленькие дети глубоко уязвимы для совершенно обыденных вещей, родители ссорятся или просто немного отвлекаются, совсем ужасно, если злятся; ребёнок может испытывать страх покинутости или беспомощность — даже если объективно он в безопасности. Родителю не надо быть чудовищем, достаточно суетиться и пытаться от всего ограждать, или слишком контролировать, или слегка пренебрегать, или просто быть не очень заинтересованным. Хрупкое, незрелое Я ребёнка может быть сильно повреждено совершенно нормальными переживаниями, и это происходит задолго до того, как они могут быть пережиты и правильно поняты. В своём Очерке психоанализа Фрейд определяет детскую травму, как неспособность справиться с эмоциональным вызовом, который мог бы быть легче перенесён позднее. Другими словами, для того, чтобы иметь серьёзные и долгосрочные последствия для нашего развития, травма может для нас взрослых не выглядеть, как что-то совсем плохое. Зрелость и есть знакомство со своими травмами до того, как они испортили слишком большую часть нашей взрослой жизни.

Бессознательное

В психотерапии идея бессознательного занимает центральное место. Ум представляется разделенным на две области. Крошечные кусочки того, что называется сознанием и огромные, сложные, тёмные, вневременные земли, которые называются бессознательным. В связи с избирательной природой сознания мы забываем и не обращаем внимания на критические события, которые влияют на наше поведение и настроение здесь и сейчас. Которые тем не менее живут в тёмном непрерывном настоящем бессознательного. Травматический эпизод — отказ или унижение — которые случились когда мы были маленькими, для бессознательного свежи, как будто были вчера, и их влияние на сегодняшнее поведение может быть непропорционально большим, по сравнению с нашими предположениями. Наше бессознательные Я могут всё ещё пытаться успокаивать раздраженного отца или скрывается от придирчивого ханжества матери. Часть нас может продолжать бояться повторения случаев срыва или унижения (катастрофы, которых мы боимся в будущем — это те, которые уже случались с нами в прошлом). Все эти битвы, которые шли в забытом прошлом, могут оказывать сильное влияние на наши взрослые жизни.

Центральная задача терапии — правильно воссоединить нас с нашими забытыми историями: дать нам власть над потерянными провинциями нашей психической жизни и расширить наше знание бессознательного опыта. Терапия пытается помочь во внутреннем переоткрывании достаточно скрытых переживаний, чтобы мы могли их переобдумать с нашими взрослыми способностями, и освободиться от их часто болезненного и скрытого влияния.

Сексуальность

Психотерапия глубоко разбирается с тем, насколько редко и сложно получается удовлетворительный генитальный секс с любимым человеком в ходе долгого времени. Предполагается, с одной стороны, что в обществе в целом это норма, психотерапия знает обратное: она понимает трудную дорогу, которую наши сексуальные инстинкты должны пройти с детства вплоть до зрелости.

Психотерапия настаивает что у детей есть то, о чём можно думать как о прото-сексуальных чувствах и что сексульное здоровье взрослого очень сильно зависит от того, насколько с этими чувствами правильно обращались дома в семье. Необоснованно сильные вина или стыд легко принимаются телом, что потом делает близость невозможной. Более того, в детстве мы учимся любви от людей, секс с которыми строго табуирован, что во взрослой жизни может также приводить к таинственному падению сексуального интереса. Может казаться, что нам “скучно”, но на самом деле нежные чувства как бы отражают ранние табу на инцест и конфликтуют с нашим либидо. Мы можем обнаружить, что нас сильнее возбуждает совершенно незнакомый человек, к которому мы ничего не чувствуем и где точно нет любви. Трезво и разумно объясняя, как мы там оказываемся, терапия помогает сделать странные области нашей эротической жизни менее унизительными и менее смущающими. Также это позволяет нам понять, что некоторая степень сексуальной печали может быть полностью естественной и неизбежной частью нормальной жизни.

Основное правило

Когда Фрейд пытался описать процесс психотерапии, то он сказал, что на самом деле требовал от пациентов только одну вещь: они должны говорить всё, что приходит в голову, даже если не согласны с тем, что говорится. Фрейд назвал это “основным правилом” терапии, и единственным путём к успешному лечению. Такое правило, конечно, бросает вызов всем нашим импульсам. Цивилизованная жизнь требует, чтобы мы цензурировали свою речь чтобы считаться хорошими. До мира, или даже до нашего собственного осознания добирается, в действительности, очень небольшая часть того, что мы чувствуем или думаем. Нам надо быть способными принимать сложные или неприятные идеи не избавляясь от них, чтобы освободить себя от их подземной хватки. В соответствии с психотерапевтической теорией, когда мы не понимаем наши проблемные желания и страхи — мы заболеваем, когда истории, которые мы рассказываем себе, больше не соответствуют истине, и кабинет для консультаций — единственное место, где мы, наконец, можем дерзнуть посмотреть в глубину.

Психотерапевты, со своей стороны, должны быть спокойны и без желания морализировать: они знают человеческую природу, как и природу своих умов, достаточно глубоко, чтобы никогда не удивляться. Когда мы видим, как они принимают наши самые тёмные секреты со спокойствием и терпением, растёт уверенность в нашей собственной способности к принятию. Мы больше не должны скрываться от самих себя, и легко растём с нашими внутренними странностями и удивительными причудами — которые на самом деле есть у всех людей на планете.

Парапраксия

Парапраксия — специализированный технический термин для случайных или ошибочных действий, которые тем не менее говорят что-то фундаментальное про наши глубинные Я. Эта концепция стала более популярной под названием “оговорка по Фрейду”. Любимые примеры Фрейда — потеря ключей, забывание чьего-то имени, разбивание вазы, неловкие столкновения людей, испорченное выступление из-за звона монет в кармане оратора, опоздание на поезд или пропуск времени встречи. Они могут казаться мало значимыми, но являются проблесками того, что происходит в чьей-то душе. Бессознательная ненависть к кому-то может проявляться, как неспособность несколько раз запомнить его имя; мы можем скрывать тайное, но опасное желание победить соперника саботируя собственную работу. Интерес психотерапии к парапраксиям связан с тем, что они дают доступ к активным, но отрицаемым частям того, кто мы есть. Они не являются чистыми ошибками, скорее обусловлены мыслями и чувствами, существующими в глубинах наших умов. Это может быть очень важно, если мы говорим “bed” (постель) вместо “bread” (хлеб), или “wife”(жена) вместо “life”(жизнь). Такие оговорки могут показать нас как более любящих, более враждебных, более разрушающих себя более сексуальных или более напуганных, чем мы обычно представляем. Цель изучения наших ошибок — не поймать нас, но помочь заметить странные, более хрупкие части того, кто мы есть: части которые нуждаются в понимании и поддержке. Это часть революционного великодушия психотерапии искать и узнавать что-то важное даже из самых незначительных мелочей существования.

Перенос

Перенос — когда мы ходим на терапию какое-то время, мы начинаем разыгрывать или переносить на терапевтические отношения динамику, которую мы получаем из своих собственных психологических историй. Например мы можем чувствовать убеждённость, что терапевт слабый, или немного неудачник, или что он счастливо (или вообще несчастливо) женат, или сноб, или определённо нас уважает, или враждебен — и это может иметь очень небольшое отношение к настоящей жизни или мыслям терапевта, о которых мы так ничего и не узнаем. Вместо того, чтобы подавлять эти фантазии, терапия их использует. Терапевт видит наши выводы про отношения или точки зрения, которых он на самом деле не имеет, как сигналы, которые могут быть использованы как уникальный механизм для доступа к нашим более незаметным личностным тенденциям. Терапевт (доброжелательно) укажет нам, что мы реагируем, как будто на нас нападают, хотя нам только задали вопрос; они могут привлечь внимание к тому, как с какой готовностью мы хотим рассказать им о своих финансовых успехах (хотя мы им и так нравимся), и как мы торопимся с ними согласиться, хотя они только попробовали высказать мысль, в которой сами не уверены.

Отношения с терапевтом становятся шаблоном того, как мы можем строить отношения с другими в дальнейшем, свободные от интриг и скрытых допущений, которые мы тянем с собой из детства, и которые могут очень печально мешать нам в настоящем.

Защитные механизмы

Психотерапия понимает, что такое отделение от себя происходит потому, что многое из того, что мы откроем, скорее всего будет больно. Мы можем найти, что в глубине у нас огромная ярость на определённых людей, которых мы должны только любить. Или, хотя мы хотели быть законопослушными и благоразумными, у нас есть разные тайные сильно девиантные и аберрантные фантазии. Чтобы спрятать наши мысли, мы используем то, что психотерапия называет “защитными механизмами”. Например, зависимости; мы становимся зависимыми, если начинаем маниакально надеяться, что что-то поможет нам удержать в рамках наши самые тревожные и пугающие чувства. Мы лжём себе нападая и возводя клевету на то, что мы любим, но не смогли получить. Мы отделываемся от людей, с которыми хотели дружить, чьи карьеры хотели бы когда-нибудь, чью жизнь пытались имитировать. Мы можем быть также тотально циничны только для того, чтобы отвлечься от страдания об одной-двух конкретных вещах. Мы говорим, что все люди скомпрометированы и не бывает хороших поступков, только для того, чтобы не привлечь к причинам какой-то нашей боли внимание и испытывать стыда. Мы заполняем наши умы ложно впечатляющими идеями, которые вопят на весь мир о нашем интеллекте, но гарантируют, что мы полностью вытесним старые непонимания или замешательства, на которых в какой-то момент задержалось становление личности.

Защита это реакция на страх, и поэтому важно в терапевтической работе создать среду, в которой мы уверены в безопасности своих уязвимых мест, и можем исследовать свои защитные механизмы, а не пускать их в ход.

Расщепление и интеграция

Венский психотерапевт Мелани Кляйн (1882 – 1960) исследовала в людях глубокую тенденцию к расщеплению. На протяжении всей жизни мы подвержены расстройствам и разочарованиям, особенно в раннем детстве. Люди, на которых мы должны полагаться нас подводят и причиняют нам боль. Это развенчание надежд бывает настолько невыносимым, что мы, защищая себя, начинаем делить людей на совершенно плохих и совершенно хороших. Мы полностью очерняем некоторых людей вокруг, чтобы сохранить чистоту надежды с другими. Каждый, кто нас беспокоит становится злым, каждый, кто нам потакает — совершенным. Терапевтическим решением на расщепление будет аккуратно двигать нас в сторону того, что известно как интеграция. С помощью терапевта мы учимся сочувственно смотреть на то, что нас раскалывает, а потом медленно и болезненно начать признавать существование более сложной реальности. Родитель может раздражать нас каким-то поведением, которое мы любим в других; нас могут критиковать не будучи глупыми или грубыми. У нас могут быть настоящие недостатки и при этом мы можем быть вполне хорошими людьми. Расщепление часто можно видеть в романтической любви, когда мы сначала сильно влюбляемся, а затем, найдя в другом изъян, резко отделяемся. Мы можем признать, что не правы без чувства униженности. Мы можем правильно извиняться и принимать извинения других. Мир становится несколько более серым, но и более выносимым.

Срыв

С точки зрения психотерапии срыв не всегда проблема, которую в этом часто видит остальной мир. Срыв — не просто случайный кусочек безумия или нарушения. Это очень реальная, хотя и невнятная, заявка на здоровье. Это попытка одной части нашего сознания насильно заставить другую, которая до этого отказывалась, пойти в процессы роста, самопонимания и саморазвития. Парадоксально, но это попытка через действительно очень тяжёлое состояние с толкача завести процесс улучшения, настоящего улучшения. Причина нашего надлома всегда в том, что мы годами не очень гнемся. Там, внутри нашего ума, есть вещи, которые нам надо услышать внутри, а мы их глухо откладываем в сторону; там есть послания, которым нам надо было внимать, куски эмоционального обучения и общения, которые мы не сделали, — и теперь, после долгого, очень долгого терпения, наше эмоциональное я пытается добиться того, чтобы его услышали, единственным способом, который знает. Оно совсем отчаялось, и мы должны с пониманем и даже симпатией отнестись к этой затаённой ярости. Кроме всего прочего срыв говорит нам о том, что теперь больше нельзя как обычно — что-то должно поменяться или (и это может быть действительно страшно для наблюдателя), что смерть может быть предпочтительней.

Во время срыва мы не осознаем, что мы взбешены. Мы не понимаем. Мы точно ведем себя странно, но при внешних беспокойстве и возбуждении, мы скрыто логически ищем здоровья. Нам не становится плохо, нам уже плохо. Наш кризис, если мы можем через него пройти, это попытка выбить нас из токсичного статус кво и настойчивый призыв перестроить нашу жизнь на более аутентичной и разумной базе.

Избегание Привязанность

Основным создателем “теории привязанности” был английский психотерапевт Джон Боулби (1907-1990). Это учение о том, как дети формируют эмоциональную связь с теми, кто о них заботится. Это становится базой, которой управляются отношения взрослого со взрослыми. В своей работе Боулби также определил отношение “избегания”, при котором мы привычно холодно отвечаем или отталкиваем людей, с которыми, на самом деле, очень хотели быть близки. Боулби утверждал, что мы это делаем потому что наша способность доверять другим была повреждена в детстве и мы обучились подавлять такие позывы, чтобы сохранить нашу целостность. Когда мы не понимаем что делаем (потому что всё давно забыто), как только возникает проблема с партнёром в отношениях, мы так пугаемся что нежеланны, что маскируем нашу нуждаемость за фасадом безразличия. В момент, когда мы хотим близости, мы говорим, что заняты, притворяемся, что наши мысли где-то ещё, становимся сухими и саркастичными. Мы делаем вид, что нам “меньше всех надо”. Мы можем даже позволить себе какие-то ещё отношения, с целью отдалиться и не выглядеть слабым,– это часто встречающееся извращённое доказательство, что не требуем от партнёра любви (которую мы не смогли попросить, преодолев собственную сдержанность).

Терапия предлагает нам шанс узнать чувства из которых мы действуем и вернуться к лечению исходной раны. По Боулби, терапевт запускает новую и улучшенную модель отношений: в ней мы внимательно чувствуем и пробуем открываться, и это с теплом принимается. И в этом состоит спасительный урок: на самом деле можно иметь запросы к человеку, которого мы любим.

Тревожная привязанность

Тревожной привязанностью называют паттерн в личных отношениях, когда мы из-за трудностей становимся контролирующими, процедурными и стремящимися всеми командовать. Мы чувствуем, что эмоционально партнёр нас избегает, но вместо признания чувства потери пытаемся прикрепить их на место административными мерами. Мы чрезмерно страдаем от опоздания другого на 10 минут, мы караем их за то, что они не выполнили какие-то бытовые дела… И это вместо того, чтобы признать: “я беспокоюсь, что я для тебя ничего не значу”.

И цель там вовсе не в том, чтобы всё время командовать, мы просто не можем признать насколько ужасно нам нужен партнёр. Затем трагический круг размыкается. Мы становимся резкими и неприятными. Для другого человека чувствуется, что мы его больше не можем любить. А правда заключается в том, что мы слишком сильно боимся, что нас не любят. Если это суровое, тяжёлое и тревожное поведение может быть правильно понято, то раскрывается оно не в отвержение, а в просьбу о нежности, странно искажённую, но тем не менее очень очень трогательную и очень настоящую. Джон Боулби не считал этот неприятный паттерн постоянным. В психотерапии мы можем отыграть наше желание контролировать терапевта, потерпеть в этом неудачу, всё равно продолжать свидетельствовать что мы делаем неделю за неделей, сохраняя отношения с терапевтом, и это может дать нам уверенность, с которой мы можем вернуться в остальную свою жизнь. Мы получаем урок, который может быть не получили в детстве, что кто-то, кого нам не подконтролен всё равно может быть лояльным к нашим нуждам.

Чувствование, а не думание

Думать очень важно, но само по себе в терапии это не будет ключом к исправлению наших психологических проблем. Есть огромная разница между легко признаваемым, например, что мы были немного застенчивыми в детстве, и перепроживанием в полной интенсивности, что значит быть запуганным, проигнорированным и постоянно бояться нападок и издевательств. Или мы знаем абстрактно, что когда в детстве наша мать была не очень внимательна к нам. И совсем другое дело, если мы полностью соединяемся с ужасающим чувством, которое у нас было, когда мы попытались ей показать что-то, что мы любили или сказать, как глубоко мы расстроены, а ей вообще не было интересно.

Терапия строится на идее возвращения к живым чувствам. Только когда мы действительно соприкасаемся с чувствами, мы можем их исправить с помощью наших более зрелых способностей, и тем самым уже работать с реальными проблемами взрослой жизни.

Странно (и интересно), что интеллектуальные люди могут какое-то время сложно чувствовать себя в терапии.

Им интересны идеи. Но они не могут легко воссоздать и предъявить боль и огорчение ранних, менее сложных частей личности. Тех частей, из которых мы все состоим. Это должно быть встречено, выслушано, утешено и успокоено, может быть впервые. Терапия говорит, что мы не должны стараться быть слишком умными и должны принять чувства потери и замешательства.

Суперэго

“Суперэго” это неудачный перевод прямолинейного и элегантного немецкого термина “Uber-ich”, сделанный первым английским переводчиком Фрейда Джеймсом Страчи. Это просто значит “Над-Я”. Фрейд обозначил аспект ума, который находится над нашим обычным каждодневным сознанием, судит наше поведение и охраняет социальные нормы и мораль.

Над-Я — это интернализация настоящих людей, с которыми мы встречались в ранний период нашей жизни, обычно родителей, особенно отцов. Без различения этого процесса мы смешиваемся с голосами, которые мы слышали вокруг себя и в конце концов разговариваем сами с собой примерно также, как с нами разговаривают другие. Иногда голос Над-Я может быть воодушевляющим и покровительствующим. Мы уговариваем себя дать ему ещё один шанс, что наши старшие поймут нас и простят. Оно формируется самыми нетерпеливыми, злыми и критическими голосами, которые мы когда либо слышали. Оно будет немилосердно бичевать нас за наши ошибки и оставит нас с чувством, что мы действительно не заслуживаем существовать. Это может дойти до крайности, толкнуть нас на самоубийство.

Большую часть времени Над-Я более критично, чем реально оправдано. Оно заставляет нас чувствовать себя самым ужасным преступником, даже если наши настоящие проступки относительно небольшие. Оно может вызвать у нас отвращение к сексу и развить сильное чувство вины относительно удовольствия вообще.
Одна из целей психотерапии — переобучить Над-Я. Мы можем заменить запугивание, пристрастность и давление Над-Я, которое мы построили в детстве, на гораздо более рассудительный голос терапевта. Мы учимся говорить с собой (а потом и с другими) в мягкой помогающей манере, в которой терапевт разговаривает с нами. Мы сохраняем осознанность, но не чувствуем больше никчёмность или (трагически распространённое чувство), что нам следует умереть.

Истинные и ложные Я

Психологическая теория Истинных и Ложных Я — работа английского психоаналитика Дональда Винникотта. Винникотт считает, что мы все рождаемся с нашим истинным Я. Истинное Я младенца не интересуют чувства других людей, оно не социализировано. Оно может быть агрессивным, кусаться и легко шокировать и вызывать отвращение, особенно у приверженца хороших манер и любителя гигиены. Винникот добавляет, что если человек хочет действительно хорошо чувствовать себя взрослым, то ему необходимо насладиться временем, когда это Истинное Я может делать что хочет. Постепенно может развиться Ложное Я, для того, чтобы соответствовать требованиям внешней реальности (школы, работы и т.п.). Винникот не был каким-то противником Ложного Я, он просто утверждал, что оно может быть здоровым, только если ему предшествовал более ранний беспрепятственного проживания Истинного Я.

К несчастью, многим из нас не дали шанса побыть нашими Истинными Я. Может мама была подавлена, а отец был агрессивным, может были более старшие или младшие братья или сёстры, с которыми был какой-то кризис и которым требовалось всё внимание. В результате мы слишком рано учимся подчиняться. Мы должны стать послушными ценой нашей собственной аутентичности.

Терапия даёт нам второй шанс. Мы можем в регрессии попасть в то время, когда мы ещё не начали быть ложными, в момент, когда нам отчаянно нужно было быть настоящими. В кабинете терапевта, окружённые зрелой заботой, мы можем научиться быть настоящими ещё раз, мы можем быть несдержанными, трудными, равнодушными ко всем кроме себя, эгоистичными, не впечатляющими, агрессивными и гадкими. И терапевт это примет и тем самым поможет нам пережить новое чувство живости, которое должно было бы быть с самого начала. Потребность быть ложным, которая никогда не уйдёт, становится гораздо менее невыносимой, если нам регулярно позволяют быть настоящим раз в неделю или около того в конфиденциальной обстановке кабинета терапевта.

Сублимация

Термин “сублимация” возник в средневековой науке, где так называли гипнотизирующий процесс, в котором твёрдая материя превращается в газ, так загорается кусок угля при нагревании. Процесс ассоциировался с идеей, что что-то базовое и невыразительное может превратиться во что-то чудесное и почти духовное.

В терапии “сублимация” расширенно понимается как что-то обычно бесполезное может быть превращено в благородное стремление. Так, например, агрессивный инстинкт бить или пинать может быть превращён в спортивную доблесть; желание выделываться может стать основой способности обращаться к аудитории с чем-то действительно для неё ценным; ощущение, что никто не слушает, может стать неплохим началом литературной карьеры. Особенно Фрейда интересовало, как художники превращают зачастую беспорядочную реальность их жизни во что-то полезное для публики. Художник или писатель прсипосабливает свой “полёт от реальности” для создания доступных для всех объектов, которые двигают, интересуют и вдохновляют других. Французский психоаналитик Джеймс Лакан фокусировался на сублимации, которая превращает расстроенные сексуальные желания в романтическое искусство, поэзию любви, которые расцветают, когда секс запрещён, как он утверждал.

Сублимация — одна из целей терапии. Терапевт знает, что не все наши желания должны превратиться в реальность, но это не значит, что мы должны быть отчаявшимися на постоянной основе. Мы можем перенаправить, наши проблемные устремления на настолько конструктивный лад, насколько возможно. Может быть мы и не создадим искусство, но с помощью терапии можем найти какой-то способ превращать разочарования в утешительную и искупительную деятельность.

Комплаентность

Комплаентность (дословно согласие) — означает уступание перед запросами других, обычно это хорошо. Это предполагает послушную и гибкую натуру. Это считается ценно, иметь комплаентного коллегу, друга или возлюбленного. Мы склонны предполагать, что с комплаентными людьми всем хорошо. Они не говорят сразу о проблемах, они убираются в спальне, делают домашние задания вовремя и очень вежливы. Но настоящие тайные горести и трудности коплаентных людей связаны с тем фактом, что они ведут так себя не по своему выбору, а из-за чувства давления, которому не могут сопротивляться. В конце концов в сложных обстоятельствах комлаентные люди могут демонстрировать неприятные симптомы: тайную злобную горечь, неожиданные вспышки ярости и очень жесткое отношение к собственному несовершенству.

Обычно у комплаентных людей есть определённые проблемы с сексом. В детстве их хвалили за чистоту и невинность. Во взрослом возрасте самая волнующие проявления их сексуальности кажутся им извращёнными, отвратительными и глубоко не соответствующими тому, кем они должны быть. На работе у комплаентных людей тоже будут проблемы. Они чувствуют необходимость следовать правилам, не создавать проблем и никого не раздражать. Но почти всё, что стоит делать и что интересно, встречается с сопротивлением и кого-нибудь будет раздражать. Комплаентный человек обречён на посредственную карьеру и стерильное угодничество.

Желание быть хорошим — одна из прекраснейших вещей в мире, но чтобы на самом деле хорошо жить, мы иногда должны плодотворно и смело быть сложными (по стандартам комплаентного человека). Терапия является ареной, где мы можем безопасно сблизиться с нашими более полезными бунтующими, трудными и ассертивными сторонами.

Скорбь

В 1917 Фрейд опубликовал сочинение Скорбь и Меланхолия. В нём он сделал различение между двумя способами быть грустным. В первом, в скорби, мы страдаем от потери и сознательно понимаем, что мы это делаем. Тогда у нас начинается период, когда всё кажется никчёмным и лишённым жизненной силы, мы продолжаем думать постоянно о потерянном человеке, утраченной мечте или надежде. Но когда-нибудь скорбь подходит к концу, Мы осознаём, что мир, несмотря на отсутствие чего-то, что нам раньше очень нравилось, всё ещё стоит участия и исследования.

Второе состояние грусти, меланхолия — гораздо более неокончательное, и с ним гораздо сложнее справиться. Здесь мы тоже потерпели утрату, и мир кажется грустным и разочаровывающим. Проблема в том, что мы не очень понимаем, что мы потеряли. Нам трудно учесть эту потерю, возможно потому, что она произошла до того, как мы поняли что происходит, или она принижает нас в собственных глазах. Мы может быть забыли, как нам кого-то не хватает, мы можем подавлять нашу любовь к мечте, которой мы пожертвовали, мы не можем вынести мысль, как больно нам сделали наши родители.

В такой ситуации мы не то чтобы грустные, мы онемевшие. Мы не можем найти какой-то конкретный источник печали и поэтому всё становится безнадёжным и бессмысленным. Мы подавлены.

Цель терапии — попробовать воссоединить наше чувство грусти с теми позабытыми событиями, которые его вызвали когда-то в прошлом. С поддержкой терапевта мы можем осмелеть и исследовать трагедии, которые до того были слишком большими для нашей способности переживать. Мы осознаём, что мы грустим не по поводу всего, просто смотреть некоторым вещам в лицо совсем невыносимо. Терапия знает, что если мы плачем по поводу чего-то конкретного, то мы на пути к восстановлению.

“Достаточно хорошая”

Английский психоаналитик, Дональд Винникотт, который специализировался на работе с родителями и детьми, был обеспокоен тем, как часто в его кабинете оказываются глубоко разочарованные в себе родители. Им казалось, что они провалились как родители и поэтому сильно себя ненавидели. Им было стыдно за свои случайные ссоры, короткие вспышки гнева, за время, когда им было скучно со своими детьми и какие-то ещё ошибки. Винникотта поразило, что вообще-то эти люди почти никогда не были плохими родителями. Они были добрыми, очень любили и интересовались своими детьми, старались удовлетворять их потребности, понимать проблемы и вообще старались делать всё возможное. Как Дональд Винникотт сформулировал в важном и запоминающемся выражении — родителями они были “достаточно хорошими”.

Винникотт указал на важную проблему. Мы мучаем себя за то, что создаём очень требовательные и на самом деле невозможные представления о том, какими нам следует быть в самых разных жизненных областях. Мы представляем себе их не потому, что точно выяснили, каковы реальные люди. Это фантазии, карательный перфекционизм, подслушанный в социальном эфире.

Винникотт фразой “достаточно хорошие” хотел развести нас с идеализацией. Идеалы могут хорошо звучать, но из-за них происходят огромные проблемы: мы можем быть в отчаянии по поводу хороших штук, которые мы делаем и которые с нами происходят. Снижая наши ожидания идея “достаточно хорошего” восстанавливает нашу чувствительность к меньшим, но очень реальным, достоинствам, которые мы реально достигли, но которые не замечаем из-за наших нереальных надежд.

“Достаточно хорошая” жизнь это не плохая жизнь. Это лучшее существование, какое могло когда-то быть у реальных людей.

Цели Терапии

Каждый день делать нас счастливыми терапия не может. Но тем не менее приносит ощутимую пользу. После курса терапии мы сможем почувствовать себя значительно свободнее. Мы поймём, что казавшееся нам неотъемлемым свойством нашей личности, на самом деле просто положение, которым мы приспосабливаемся к преобладающей атмосфере. Приняв меры по поводу реальной текущей ситуации мы можем в конце концов допустить, что для нас есть другие достаточно безопасные способы быть.

Также мы научились стыду и молчанию. Внимание и доброта терапевта воодушевляет нас чувствовать к себе меньше отвращения и меньше скрывать наши собственные желания. Озвучив однажды наши глубокие страхи и желания мы можем потом немного легче проявить их с кем-то ещё. Молчание — не единственный выбор.

Мы можем также быть более сострадательными. В ходе курса терапии мы неизбежно понимаем, как много нас подводили определённые люди в прошлом. Обвинение будет естественной реакцией. Но возможна другая, зрелая реакция, основанная на осознании того, как мы сами делали не то. Можно интерпретировать неприятное поведение других как результат их собственных проблем. Люди, которые наносят нам первичные травмы почти никогда этого не хотели, им было больно самим, и они пытались с этим справиться. Так получается несколько более печальная, но более сострадательная картина мира, в котором печали и страхи слепо передаются из поколения в поколение. Этот инсайт не только ближе к правде, он ещё и помогает нам меньше бояться, если мы про него помним. Те, кто нас ранил — не высшие поразительные существа, которые знали наши особые слабости и легко по ним били. Они сами были существами достаточно безумными, с душевными ранами, пытались сделать всё возможное, чтобы справиться с непрерывным повторением личных печалей, к которым каждого из нас приговаривает жизнь.

оригинал

1 Comment

Leave a comment

Был один человек по прозванию Прекративший Родство. Он пришел на двор к мудрецу Радостному во Всем и обратился к тому, вопрошая:

– Я, Прекративший, живя в своем селении, никогда не считался невоспитанным и не совершенствующим себя в достаточной мере. Сталкиваясь с трудностями, я всегда проявлял достаточную храбрость. Но на поле моем никогда не бывало богатого урожая, потому что так складывались природные условия. Когда я служил правителю, все тоже шло не очень хорошо из-за плохих обстоятельств в миру. Потому меня сослали обратно в деревню. Так я ушел от дворцовых дел и оказался вообще никчемным. За что же меня так наказывает Небо, чем я провинился перед ним? Почему мне выпадает такая плачевная судьба?

Радостный во Всем на это отвечал так:

– Видать, вы никогда не слышали, мой господин, как себя ведет и как поступает совершенный человек. Ведь он забывает о том, что у него есть печень и желчный пузырь, не обращает никакого внимания на то, чем соблазняют его глаза и уши, но в бесцельных скитаниях бродит он за пределами пыли мирской суеты, в вольных странствиях делает великое дело, в котором отсутствуют деяния. Именно про таких мудрецы говорят, что совершает, но не держится за плоды своих свершений; он становится главным, ничем не повелевая и не управляя.

Ты же красуешься со своими познаниями, чтобы впечатлять дураков, и совершенствуешь свою личность, чтобы сиять средь грязи и пошлости других. Ты озаряешь все вокруг своими действиями так, будто именно ты владеешь Солнцем и Луной. Ты достиг целостности в своем теле и плоти, и при этом у тебя, как и у всех остальных людей, девять отверстий в теле. На протяжении твоего жизненного пути тебя не постигли бедствия, ибо ты не оглох и не ослеп, не стал увечным уродом, хромым или кривобоким. Так что судьба твоя гораздо лучше, чем у многих других. Разве это не удача? Что ж ты пришел ко мне, чтобы излить свои жалобы на несправедливость к тебе небесных сил? Ступай-ка отсюда, друг мой.

Прекративший ушел, а Радостный удалился к себе, где, пребывая в задумчивости, через некоторое время обратил свой взор к Небесам, тяжело и со стоном вздохнул. Ученик тут же его спросил:

– О чем вы так тяжело вздохнули, учитель?

Тот ответил:

– Ко мне недавно приходил Прекративший Родство, и я ему рассказал, в чем проявляется сила духа совершенного человека. Боюсь, что, придя ко мне просто в тревоге и сомнениях, он ушел от меня в совершенном смятении, так как я только напугал его еще больше.

Ученик же сказал:

– Не может этого быть. Разве Прекративший Родство рассказал вам о себе, учитель, так, как это было на самом деле? Разве в ответ вы сказали ему неправду? Совершенно очевидно, что у него не было никаких причин приходить в смятение. А если Прекративший говорил вам не то, что было на самом деле, а вы ему сказали правду, то значит, он к вам пришел, уже будучи в состоянии совершенного смятения. И если это так, то в чем же ваша вина?

Радостный во Всем на это отвечал так:

– Необязательно совсем, что так оно и есть. В былые времена была одна птица, которая приземлилась в предместье столицы царства Ровного. Государю она очень полюбилась. И он повелел приготовить для нее угощения, которые делаются только для великих приношений, чтобы ублажить ее этой пищей. По его указу музыканты играли ей самую изысканную древнюю музыку, чтобы радостно было птице. А птица в своем прекрасном вольере совсем затосковала и опечалилась, так что глаза у нее стали подкатываться. Не прикасалась ни к угощениям, даже и воду не пила.

Именно про такое обращение говорят, что пытаешься угостить другого по своим привычкам и правилам, кормя птицу, как самого себя. А ведь птице привольно живется на ветвях деревьев в густом лесу. Она любит плавать на зеркальной глади лесных озер и рек, питаясь юркими змейками Змеевелями, которых ловит в воде. И это так просто и обычно, ничего мудреного здесь придумывать не надо.

Если же вспомнить пришедшего ко мне Прекратившего Родство, то, что он познал в этом мире со всей своей узостью и ограниченностью видения, – он пришел ко мне со своими вопросами, а я стал потчевать его рассказами о силе духа совершенного человека. Это с таким же успехом можно посадить мышь на колесницу, чтобы развлечь ее гонками и быстрой ездой. Можно еще перепела радовать звуками колоколов и барабанов, возмущаясь, почему тот не веселится.

Так что нечему удивляться, что он ушел от меня еще больше напуганным и смятенным, чем он был до того, как пришел ко мне.

Бронисла Виногродский, Чжуан-Цзы

Leave a comment

В соотношение такого аспекта мышления, как сознательного словесного выражения переживаемого смысла, и всякой практики осознанности, духовности и глубинных переживаний есть один интересный стереотип.

Почти все, от бледных от неправильного веганства ведических красавиц со взором горящим до профессоров психиатрии (русских профессоров психиатрии, я-то разных видел, к счастью своему) и философов-консультантов с воландовскими замашками, говорят о невыразимости этих самых глубинных структур. О том, что слова там бессмысленны и ложны. Что там происходит то, что абсолютно точно нельзя выразить. Я уверен, что если вы хоть когда-то пытались о чём-то таком поговорить (да и практиковать), то сталкивались с такой идеей и её сторонниками.

В школах, где я учился, от Алмазного Подхода до Антропософских практик подход совершенно противоположный.

Медитации-исследования, составляющие основную практику в школе Алмааса — это как раз мыслить и говорить исследуя собственные высшие состояния сознания и преграды и искажения в их переживании. В антропософской школе одно из регулярно повторяемых моим учителем выражений: “в этом месте можно думать”. Именно этот подход я применяю и реализую в своём проекте meditation.college.

С одной стороны можно на этом и закончить, но я не могу просто так сказать “моё кунг-фу лучше” не поглумившись над глубиной пропасти, нас разделяющей.)

Дело в том, что в обыденных состояниях сознания наше мышление стереотипно и оторвано от реальности. Мы повторяем шаблоны, которые где-то слышали, мыслим конструкциями, которые где-то усвоили, может мы как-то их комбинируем и искажаем, но это всё равно уже процесс, который базируется на другом тексте и других образах из опыта.

В высших состояниях сознания наше мышление имеет шанс освободиться. Почему имеет шанс, а не освобождается? Да потому что именно тут возникает свобода воли. Может ещё как-то и ещё где-то тоже проявляется, но здесь точно. Мы перестаём слышать этот самый фоновый мыслительный ландшафт, который воспринимаем всё время и принимаем за свой внутренний диалог. Это и есть так называемая остановка внутреннего диалога. Не то, чтобы совсем технически перестаём слышать, но перестаём воспринимать его как свой внутренний диалог, свои мысли, и можем воспринять, при надобности, откуда он берётся, через непосредственное восприятие пространства ощущений с вопросом “Кто это говорит?”

И настоящее мышление начинается как раз потом, после этого прорыва через внутреннюю тишину и пустоту, после освобождения.

И тогда слова “в этом месте можно думать” поворачиваются такой стороной, что только в этом месте-то и можно.

Мои индонезийские друзья прибили такую табличку на дереве на пляже возле своего отеля.

Leave a comment

Продолжение стенограммы, которая начинается здесь. Эту информацию я в том или ином варианте всегда рассказываю в начале коучинга. Дошли руки до того, чтобы превратить это в текст. Подбор цветов на схеме абсолютно случаен.)

Когда мы, позволю себе так выразиться, в этот мир приходим, то у нас есть какая-то уникальная структура. Какая-нибудь такая, например, если абстрактно.

Социуму, миру, который формирует то, что вокруг нас происходит, мы такие вообще-то не очень нужны. Ему мы нужны какие-то более вот такие.

Про мир я немного узко, про “мир сей”, конечно же. Если мы исходим из государственно-бизнесовых историй, то мы нужны гораздо более конкретные. Естественно нас всякими способами пытаются формировать. И когда мы показываем какие-то качества, какие-то силы, какие-то способности, какие-то интересы, которые не совсем устраивают окружающих в процессе воспитания, социальной адаптации и образования, то с нами что-то делают, в результате чего эти области становятся для нас или недоступные, или болезненные, или стыдные. Причём в экзистенциальном смысле стыдные. У нас возникают барьеры к поведению и мышлению, барьеры к своему существованию, которые нам по-разному мешают.
Где-то они мешают нам понять, чего мы хотим. Где-то мешают совершить поступок, который нам надо совершить, сказать кому-то что-то или сделать. Где-то просто вызывают психозы, неврозы, панические атаки, страхи и непонимания. И технология работы в этом смысле на самом деле очень простая. Технология работы — это посмотреть на то, что мне мешает. Это посмотреть, поисследовать, почувствовать, прожить то состояние, то переживание, которое возникает в ситуации, где я не могу что-то решить, в ситуации, где я не могу сделать то, что я решил сделать, в ситуации, где мне по необъяснимым причинам как-то плохо, страшно и непонятно. В ситуации, где мне стыдно, больно, плохо и всё такое.

И если мы технически правильно, с использованием всего того, что есть в практиках осознанности, во внятных духовных традициях, в психотерапии и психологии тоже, исследуем то, что нас ограничивает, то у нас эти области прирастают, они присоединяются, мы как раз получаем доступ к кускам себя, которых до этого как-будто не было. И при этом естественно могут быть сложные наборы состояний, которые требуется исследовать-проработать, для того, чтобы себя почувствовать более целым и действительно тотально воспринимать то, что с нами происходит.

То что мы будем делать здесь, это мы будем говорить об абсолютно реальных задачах. Чтобы почувствовать какие внутренние ограничения стоят за той задачей, за той ситуацией, за той жизненной или бизнесовой проблемой, которую хочется решить.

Я сейчас очень галопом по европам, потому что мы будем дальше достаточно подробно в этом копаться, когда с каждым конкретным человеком будем работать, нас тут немного, времени точно на всех хватит, и в то же время каждая работа будет и групповым процессом тоже, живым, интерактивным.

Соответственно состояния нас ограничивающие, которые есть внутри, когда что-то идёт не так, у них есть ощущаемое телесное физическое осязательное представление.

Понятно, что там есть и эмоция и набор эмоций, которые за этим стоят, и убеждения и концепции, реальные события, глубинные внутренние конфликты мотивов, которые тоже можно чувствовать на довольно глубоком уровне, даже если с технической проработанностью всё нормально. И какие-то искажения, неточности в мышлении и восприятии, которые там могут возникать. Но в основном, конечно, критерием того, что работа идёт в каждый момент времени для каждого из участников будет ощущение, что вот что-то “не то” и вот это переживание про “не то”, связно с моей задачей. И дальше это переживание можно с разных сторон смотреть, с разных концов исследовать, как-то в нём находиться, как-то в нём себя осознавать.

PS: Когда я это говорил на семинаре, то почему-то упустил важнейший момент. Дело в том, что сначала в работе такого рода, какого мы делаем, отваливаются навязанные нам, неестественные нашей сущности, куски. Если сделать ещё один вариант картинки из нашей схемы, то вот эти:

Мы обычно сначала перестаём, что-то делать, что для нас лишнее, а потом уже начинаем делать то, что нам действительно хочется.

7 Comments