Рыженькую стюардессу зовут Аня.
У нее совсем нет груди, зато есть глаза.
Она повесила на фейсбук фотографии из отпуска, из вьетнама –
На них видно и то, и другое, и что она коза.
Она прыгает по песку, она играет в мяч,
Но каждый раз на взлете она проваливается в тоску.
Господи, – говорит она, – они твои, хуячь.
Застегивает ремень и виском прижимается к алюминиевому косяку.
Она знает, у нее нет груди – и за это бог сделал ее тонкой.
Она чувствует, как аэробус той стороной потолка прижимается к богу,
А бог отделен от мира тонкой пленкой,
И когда летишь, то слышно, как пленка трется о потолок немного.
Иногда эта пленка рвется, и часть людей
По седьмой, по семнадцатый ряд, а бывает, и все подряд
Вдруг оказывается разом – ну, нигде!
Ну, как будто внутри чего-то, но внутри чего – не понять.
Позже Аня встает – на двенадцатом просят воды,
И идет по шатающемуся проходу
Она шепчет, и кажется не себе: подожди.
Перед тем, как ты их возьмешь, пусть выпьют воду.
Она выйдет замуж за пакса – впрочем, она не зовет нас паксами
Она всем улыбается – я напомню, у нее нет груди,
Такие никогда не становятся плаксами и всегда улыбаются так, будто лучшее впереди.
Бог ее бережет.
Она страшненькая, конечно,
Но немного светится –
Чуваки из Венеции принимали такое свечение за красоту,
Она тянется шторку поправить – она мелкая, ей бы лестницу,
А бог следит и думает:
Она
Гладит
Меня
По животу.